В этом лесу прячутся активисты Фронта освобождения животных. Укрытые от остального мира, рядом стоят три огромных амбара и зловоние, несравнимое ни с одним на свете. В вонючих амбарах находится так много кур-несушек в клетках, выстроенных рядами, что ты буквально обессилел бы от смрада, прежде чем успел бы их сосчитать. Они здесь, чтобы производить единицы товара под названием «Свежие яйца с фермы». Это необходимо для заполнения магазинных прилавков дешевыми продуктами куриных месячных. Никого не волнует, что здесь происходит, кроме маленькой группы людей, которые не только бойкотируют подобную продукцию, но еще и приехали помочь этим птицам выбраться отсюда, чтобы подарить им более комфортную жизнь.
Тот факт, что мы позволяем этой форме массовой жестокости существовать — это дерзкий вызов нашему заявлению о том, что мы являемся цивилизованным обществом, любящим животных, и ферма, о которой пойдет речь, далеко не частный случай. Подобные предприятия могут вмещать десятки тысяч молодых рыжих кур, потомков красных джунглевых куриц из Юго-Восточной Азии, чей современный родственник эксплуатируется до крайнего предела возможностей. Начиная с 1970-х в подобных «куриных сараях», как называют эти монструозные сооружения, может содержать бесконечное множество птиц — до того огромно их число и настолько массова эксплуатация начиная с тех пор.
Один из первых спасательных рейдов был проведен не так далеко от этих мест шестью друзьями, которые встретились на митинге в защиту животных на юге Англии в 1975 году; тогда их сочли скорее эксцентричными, а в сегодняшнем обществе скотоводы, основные СМИ и политики определили бы их как «экстремистов». За один вечер они превратились в «активистов», всегда находящихся начеку и готовых отреагировать на любой случай угнетения животных, которые их так возмущали. Однажды в воскресенье после обеда они просто припарковали свои машины на газоне, перелезли через ворота, прошли по полю к заднему фасаду фермы в Хэмпшире — «графстве жестокости», как кто-то назвал его — и сняли засов с первой же двери, до которой добрались. Все то же самое, что теперь, 30 лет спустя. То же графство, только другая ферма. Бесчисленные птицы, закупоренные в клетках и звучащие решительно несчастными. Пионеры ФОЖ боялись, что их подстрелит или поймает злой фермер, поэтому уже через 15 минут они покинули его владения, и каждый забрал с собой по птице. У них ушло так много времени, потому что они долго не могли открыть дрянные клетки. Это, кстати, урок, который должны усвоить все освободители на собственном опыте: дверцы всех клеток открываются по-разному! Впоследствии все участники согласились, что могли бы спасти больше птиц, если бы были спокойнее, но начало есть начало — старт чего-то большего: «экстремизма» в борьбе за права животных! Это был простой, но эффективный шаг, и его следовало делать еще и еще, причем так, чтобы активисты спасали все больше и больше и больше птиц. Куры, содержащиеся по батарейной системе8, простые и безжалостно эксплуатируемые, вдохновляли поколения активистов переступить через границы легальных протестных акций.
Налетчики в Страстную Пятницу вынуждены ждать, пока последний рабочий не отправится домой, прежде чем двинуться к ангарам, но жизненно необходимо действовать быстро даже тогда, когда опасности нет. Работы полно. Как бы это дико ни было, но в случае с некоторыми зданиями можно, как раньше, просто открыть двери и войти. Вонь грязи и смерти столь сильна, что запирать двери попросту невозможно. Кто-то захотел бы спрятать этот гротескный пример того, как дурное делается дурным образом, но ферма, состоящая из смердящих, забитых экскрементами построек, находится у черта на рогах, окруженная полями и группой деревьев, так что смотреть на нее некому. Ни один человек в здравом уме не переступит порог подобного места. Пока яйца продолжают поступать, ничто иное не важно. Лишь небольшая группа активистов готова прорываться к клеткам сквозь нечистоты. У фермера, правда, заведено периодически пригонять трактор и сгребать гору испражнений, мертвых птиц и разбитых яиц, чтобы отволочь все это в поля, но если не считать подобных чисток, этот мир варится в собственном соку.