Так вот, очень похоже на то, что под личиной золотого века скрывается смутное воспоминание как раз о древнейшем каменном веке, о палеолите. Потому что, по мнению современных антропологов (изучавших как материальные свидетельства, так и жизнь народов, которые и в наши дни сохранили уклад, близкий к палеолитическому, вроде африканских бушменов), реальный палеолит выглядел на первый взгляд очень уж похоже на идеал золотого века. Представьте себе людей, живущих в сравнительно гармоничном децентрализованном обществе, лишенном жесткой иерархии, без имущественного расслоения. Эти люди хорошо вписаны в свою экологическую нишу, поэтому возникает ситуация «первобытного изобилия», когда еды всегда вдоволь и ее добыча отнимает относительно немного времени и сил. Те, кто интересуется подробностями, могут почерпнуть их, например, в монографии Маршалла Салинза «Экономика каменного века» — труде, который сегодня считается уже живой классикой антропологии. Скажу здесь только, что то, что мы назвали бы «работой», то есть добыча пропитания и изготовление орудий труда, отнимает в этих условиях в среднем пару дней в неделю. Львиная доля времени у первобытного человека уходит на сон, развлечения и игры, а также на творчество — отсюда пышный расцвет той же наскальной живописи.
При отсутствии разного рода стихийных бедствий племена, живущие до сих пор укладом, близким к палеолитическому, вообще не знают, что такое голод. Поэтому версия об изменении климата и выглядит столь убедительной: без такого изменения никакое развитие или даже просто движение было бы невозможно — человечество могло бы пребывать в состоянии гармоничного гомеостаза до бесконечности. Конечно, здесь есть и оборотная сторона: достигается это благоденствие за счет того, что, во-первых, людей, по нашим современным меркам, очень немного (сколько жило индейцев на просторах Северной Америки к северу от Мексики до прихода европейцев? Оценки колеблются в основном в диапазоне от 1 до 2 миллионов человек, и это был предел — большее количество просто не прокормило бы себя при том хозяйственном укладе). Во-вторых, в первобытном обществе люди едят буквально все, что может быть съедено (в том числе и вещи, которые не показались бы нам съедобными, вроде коры некоторых деревьев). В-третьих, у них совершенно иной уровень потребностей, который показался бы нам необычайно скромным — но так его и удовлетворить легче. Так что идеал обманчив: мало кого из мечтавших об ушедшем золотом веке людей удовлетворили бы условия жизни реального палеолитического золотого века.
Тем не менее противоречие остается в силе: всю свою историю человечество мучительно хочет вернуться туда, куда оно вернуться не в состоянии, именно к тому образу жизни, отход от которого и был отправной точкой и необходимым условием любого развития. Поэтому проблема приобретает характер парадокса: как вернуть утраченное, не потеряв при этом то позитивное, что было получено в результате неолитической революции? Потому что не надо обманывать себя: будучи подлинной технологической революцией, неолитическая революция принесла гораздо больше пользы, чем вреда. Мало кто в здравом уме согласится вернуться от достижений и возможностей цивилизации (со всеми ее недостатками и издержками, со всей неравномерностью и зачастую несправедливостью распределения благ) к гармоничной жизни бушмена, скромной даже по самым жестким спартанским меркам. Конечно, существует анархо-примитивизм, который пропагандирует именно это, но он обречен быть занятным маргинальным феноменом. Вопрос, который не дает покоя человеку, на самом-то деле заключается в том, как совместить лучшее из двух миров.
Глава 2
Символ стоимости
Земледелие и оседлый образ жизни означали, во-первых, экспоненциальный рост населения, во-вторых, возможность легко накапливать материальные ресурсы. Но накопленными ресурсами кто-то должен управлять, иначе они быстро и бестолково погибнут. При большой (и все время растущей) численности населения и централизованном управлении запасами физически невозможно обеспечить «стихийный» равный доступ к ресурсам, имевший место раньше, — теперь их надо распределять. И заниматься этим должен, очевидно, тот, кто ими управляет. Все, общество расслоилось — теперь есть человек (или небольшая группа людей), от воли которых зависит, кому дать доступ к ресурсам, а кому ограничить и по каким критериям. В самом базовом понимании это и есть власть. Остальное приложится — очень скоро у власть имущих как-то сами собой появятся друзья и приближенные, люди, их обслуживающие, и просто «более нужные», чем другие. Простор для злоупотреблений — широчайший. И дело здесь не в личности правителя — он сам может быть очень честным и порядочным человеком. Но людей в администрации много, у каждого из них своя ситуация, свои интересы и мотивы, и средства для их реализации им предоставлены широчайшие. Поэтому рано или поздно (через поколение-другое уж точно) это общество просто обречено превратиться в царство произвола и тирании.