Выбрать главу

Переминаясь с ноги на ногу, Горка не хотел вытаскивать из кармана правую руку — сжимал патрончики. А левой брать то ли несподручно, то ли не догадывался.

Подбодрил Никита его усмешкой, не помогает; удивленно вскинул густющие, широкие бровины.

Пришлось Горке освободить правую. «Раз конфету суешь, не знаешь про наган…» — подумал с облегчением. На корточки опускался осторожно, чтобы не звякало. Конфету не осмелился сунуть в рот, как это сделал брат; подержал ее в кулаке, положил в карман.

Уличил Никита его в хитрости:

— Ты сам жри. Ораву свою все одно этим не обделишь. И не попахнет.

Из тени на свет откинул носком сапога красную бумажку от своей конфеты; кивая головой на шуршащие листья тополя, спросил;

— Лазишь?

Горка непонимающе поглядел на него.

— На тополь лазишь, спрашиваю? — пояснил Никита.

— Когда как… Гнездо там галчиное…

— Ежели влезть вон на тот сук, поди, и наш двор видать, а?

— Да видать…

За разговором Горка опять всунул в карман конфету. Проталкивая ее потихонечку одним пальцем, спросил для отвода глаз:

— А ты до маманьки нашей?

Никита прикурил свежую сигаретку, ответил вопросом:

— А она дома?

— У соседей, наверно. Сбегать?

С готовностью вскочил Горка на ноги. Но Никита, выпуская изо рта дым, досадливо скривился:

— Посиди.

На тополе, где-то на самой макушке, разодрались две сороки. Никита искал их глазами. Тугой стоячий воротник парусиновой рубахи давил шею. Расстегнул две верхние звездастые пуговицы. Ощупывая натертый докрасна кадык, говорил:

— Не поделили что-то кумушки. Э, эк… Ты видишь их?

— Бона. — Горка указал рукой. — Одна куцая, без хвоста. Гляди, гляди…

Но Никита вдруг утратил интерес к сорокам. Зевнул широко, сладко. С опозданием прикрыл рот. Протирая навернувшиеся на глаза слезы, заговорил совсем о другом — о соседях.

— Это чей двор? — спросил, кивая на плетень.

— Чей? Бабки Быстрихи.

— А то?

— То? Да деда Ивы…

Не укрылось от Никиты во взгляде да и в голосе брательника настороженное удивление. Опять зевнул. На этот раз уже притворно.

— Уж и позабыл… Давно не заглядывал к вам… А что, Беркут Мишка все таскается до этой Верки? — Никита плюнул сквозь зубы на носок своего блестящего сапога. Стер ладонью. — Не поделют ее никак с нашим Ленькой. Он тоже бегает, Ленька? Не видал, случаем?

Подрожал Горка редкими длинными ресницами верхних век. Щеки залились румянцем.

Никита намеренно не замечал смущения парнишки:

— Тоже… нашли девку. Скелетина дохлая. Даже взяться не за что. Оберемок волосьев на голове — вся и забава. Не видал?

— Чего?

Горка, косоротясь, тер глаз, будто что влетело туда. Другим глядел в землю, на недоделанного змея.

Между бровями у Никиты проступили две складки.

— Ну… у Ивиных? Топчется кто?

Смекнул Горка, что привело Никиту к ним. И конфетой подсластил, чтобы он, Горка, был податливее на язык. Горячей волной прилило негодование. Нет, ничего не выйдет. Он не девчонка, чтобы болтать. Да и на кого! Мишку? Леньку? Вот разве полицай, квартирант тетки Ганочки? Но это значит и о Леньке надо… Да и Сенька Чубарь.

— А кто топчется тут… — Горка пожал плечами. — Деда нема, в саду он. А Галка бегает больше… орет все.

— Язва известная…

Никита усмехнулся. Потягиваясь, с зевотой спросил:

— Горка, ты парень надежный?

— А какой?

— Да я у тебя спрашиваю. Язык за зубами держать можешь?

— Ну?

— Вот так ты нужен мне. — Никита резанул себя ребром ладони по горлу. — Удобно тебе… Подошел к плетню, и все видать. А то и на тополь… Еще лучше. Кто бывает у Ивиных… из парней. Днем вот, вечером, а то и ночью… Как ты?

Кромсал Горка ножом камышину, боялся поднять глаз. Никита жевал нетерпеливо сигаретку, окутываясь дымом.

Горка откашлялся, ответил:

— Да я и во двор могу зайти до них…

— Была нужда — во двор. Так, мимоходом… Только ни звука своим…

Вытащил Никита из кармана черный жестяной фонарик, щелкнул — вспыхнул желтым за круглым стеклышком волосок.

— Хочешь? Навовсе.

Выпятив нижнюю губу, разглядывал Горка подарок. Вертел, щелкая никелевой кнопкой включателя. От неожиданности не сумел скрыть недовольства.

Никита расценил по-своему: мала плата, мол. Хлопнул его по худенькой спине с остро выпиравшими из-под рубахи лопатками, подбодрил: