Поймал Никита тревожный блеск в глазах брата. Торопливо отвернулся. «Тревожится за дружка». Погодя глянул опять. Ленька, отодвинув порожнюю тарелку, привалился устало к стенке. Глаза прикрыл веками.
Первым вылез из-за стола отец. Выдернул из веника соломину, встал возле порога. Ковырял в зубах, хмурился, щуря жестко глаза.
Мать загремела порожней посудой. На немой вопрос отца ответила:
— Ступай, там постелено.
Но Илья присел на лавку. Ленька направился было из кухни, у порога задержался. Глядел во двор, а обращался к отцу:
— К тетке Евдокии думаю съездить…
Не прикурив, отец большим пальцем задавил в зажигалке огонек. Сдвинул языком с угла рта в другой сигарету, переспросил:
— Куда?
— Да в Ермаковку. Вмешалась в разговор мать:
— Нехай проветрится… Да и тетку проведает заодно. Как она там, чи живая?
Окутываясь дымом, отец мирно согласился:
— Да нехай… Я-то чего, против?
Никита даже недоеденный кусок положил в сковородку— чего это ему вздумалось переться за тридцать верст к полуслепой старухе? Не замечал что-то раньше у брата особого желания ездить туда. Мать посылает или кто другой?
Глава шестнадцатая
Первым, от кого узнал Ленька, что аэродром под хутором Кравцовым заселился, был Никита. Вчера он вернулся из тех краев и за обедом докладывал отцу, что девять бомбовозов уже стоят в капонирах накрытые маскировочными тентами. Отец недовольно поморщился; весть эта не радовала его, забот только прибавится на шею.
— Тут с этим складом горя не оберешься.
Леньке показалось, отец покосился в его сторону. Вечером об этом сообщила Вера. У коменданта днем были летчики, начальство. Важные, у всех мундиры в крестах, нашивках, а у одного на брюках лампасы шириной в ее ладонь — генерал. Проездом из Ростова. Побыли мало; отправились на аэродром. Последовал за ними и комендант.
А нынче утром эту весть получил и Сенька. Прибежал верхом Васек Жук; продуктов доставил «служивому» (атаман не обманул: прислал из кладовой пшена, сала и муки). Отвязывая мешок от седла, подмигнул:
— Вороны прилетели.
— Много?
— До чертовой матери. Без малого половину гнезд тех позаймали. Люд какой у нас. Один брешет — пять, другой — сорок. Вот и пойми, ежели сам не считал.
Сворачивая цигарку, Васек глубокомысленно заметил:
— А по-моему, чем ни больше, тем сподручнее попасть в них с неба.
Горячо взялся Ленька за осуществление своего плана. Не раз он передумал за эти дни печальный опыт друзей. В чем их ошибка? Беспечность и безрассудный риск. Днем, на виду у всей станицы! От Никиты Леньке было известно, что никакой засады возле питомника не было. Они их привели туда сами. Федька с Мишкой — на баркасе, а Степка Жеребко с полицаями — по кручам. Сперва у полицаев не было единого мнения: что затеяли парни? Кто-то даже с усмешкой высказался, что красноголовый, по старой памяти, в Панский сад метит. Но когда они обогнули колено и сад остался позади, стало ясно: питомник, склад. Особенно ликовал Воронок — его предсказание, А тут — в мешке с толом не оказалось подрывного шнура…
Значит, день в таком деле — враг. Все делать ночью. Это Ленька взял себе за правило. Людей поменьше. Остановился на братьях Долговых и Сеньке. Больше ни одна душа на белом свете, кроме Андрея и Галки, не должна ничего знать. Взрывчатка, шнур есть. План склада, состав и режим охраны тоже имеются. Подходы к питомнику, камыши, яры известны всем участникам, кроме Сеньки, но и он уже успел побывать в том куту как пат-руль. Остался ненамеченным день, вернее ночь, и час взрыва. Но это — последнее.
Одно не давало Леньке покоя… Можно взорвать, можно и скрыться. Но фашисты берут заложников. Как замести следы? Куда направить их, чтобы отвести опасность и от жителей и от себя? Кто может быть вне опасности? Ну, авиация… А еще?
Лежал Ленька под яблоней на топчане. Сквозь желтизну листьев проглядывали холодные синие узоры неба. Летом узоров не было — крона старой яблони густа; под нею можно вылежать проливной дождь. Теперь листья облетают. Только и слышно: шлеп, шлеп. Толстым слоем завалили они землю под яблоней. Каждый лист крупный, с девичью ладонь, и будто литой из бронзы или золота.
В синих обрезках неба, узорах, Ленька находил контуры людей, птиц, зверей. Вон сорока — хвост распушила, клюва бы чуть-чуть поубавить, а то — медведь, нет, на деда больше скидается. О! Витязь. В шлеме, плаще, с вы-ставленным щитом, будто рвется навстречу урагану. А вот и голова. Только без шлема, вихрастая, курносая. Точь-в-точь Сенька, сбоку глядеть. Вспомнил, как он тогда рассказывал об атамановом доносе, усмехнулся: «Боятся, собаки». И вдруг ему пришла мысль: «А неплохо бы подбросить пакет полиции, чтобы их в ту ночь в станице оставалось поменьше». Интересно! Даже сел на топчане, сгребая обеими руками наземь шелестящую листву. Перед самым вечером вручить отцу пакет. Или Степке Жеребко. Видали партизан! Нет. С неба спустился парашютист… Один, два… Хоронятся в лесопосадке… Ждут ночи… Здорово. Подальше куда-нибудь… Ночь всю тряслись бы в седлах. Как-то составить… Не от атамана, а просто… От пастуха! Пускай ищут и парашютистов и пастуха.