— Брехня.
И с удивлением покосился на конька: Гнедко его сбивался на галоп, а тот шел рысью. Легко и красиво работал передними ногами, голову нес фартово, тряс шеей, как голубь-трясун. Не рысь, а пляска, будто он в цирке или на параде под музыку.
Перехватил Воронок его взгляд, подмигнул. На прощанье махнул папахой и дал коньку повод. пошел он от Гнедка. Никита взялся за плеть. Догнал на бугре, когда тот уже остановился. Воронок, сворачивая цигарку, нарочно не глядел на Никиту: знал, о чем сейчас пойдет разговор.
— Шустрый конишка, ишь… — Никита мотнул головой. — Откуда он у тебя?
— Из конюшни
— Из нашей?!
Не сумел Никита скрыть зависть в голосе. Возился с зажигалкой. Неуемно тряслось все в середке. Выпустив дым, спросил, как мог равнодушнее:
— А куда же теперь свою Голубку? Она не хуже этого…
Хитрил Никита — обходным маневром выведывал у Воронка его виды на плясуна. Жалел в душе, что не ему попался он на глаза в конюшне полиции. «Может, обменяется на что?» Погодя опять вернулся к этому:
— Большаку уступи Голубку. Его Серый что-то подбился на передок.
— Большаку, говоришь? — переспросил Воронок. Распутывая гриву, с непонятной усмешкой сказал: — Боюсь, не ездить ему скоро и на Сером, не только на моей Голубке…
Никита, поддавая каблуками в бока Гнедку, выскочил наперед. Не понимал, как расценивать сказанное Воронком… До сей поры он верил Большаку, водил с ним дружбу. «Поскандалили? Или тоже заподозрил?..» Быть не может. Воронок не знает даже того, что известно ему, Никите. Ни о дружбе Большака с братом, ни о ночных встречах у Галки Ивиной… Волосы шевельнулись под папахой от внезапной мысли: «Проболтался! Вчера, у Картавки… Как и о Татьяне…»
Выскочили на бугор, к Салу. Лошади их стали рядом. Пенили удила, тянулись храпом к свежему ветру.
— Что, не отдашь? — допытывался Никита.
И опять непонятная усмешка потекла по бледному голощекому лицу Воронка. Глядя из-под черной корявой руки на левую, низкую сторону Сала, предложил перейти речку вброд и дать крюк до Озерской лесопосадки, синевшей по горизонту.
— Ты дежурный нынче.
— Нет, хохол.
— Спятил! — Никита возмутился. — Утром же ты должен сменить его.
— Ну, сменил… Чего орешь?
Глянул Воронок на солнце, заторопился. Крикнул уже на скаку:
— Гони, не отставай!
Через малое время бешеной скачки были в Озерской лесопосадке. Мокрых коней привязали к кленам, в тени.
— Не разнуздывай, — повелел Воронок. Не утерпел Никита, спросил:
— За каким чертом принесло нас сюда?
Воронок приложил палец к губам: баста, мол, разговорам. Махнул, требуя следовать за ним. Высоко задирал ноги, чтобы не шелестеть бурьяном. Крались с остановками.
— Тут ложись, — Воронок указал глазами на кусты. Разминал Никита сигаретку, терялся в догадках.
Где-то глубоко сосала неосознанная тревога. Воронок вернулся скоро. Прилег рядом; продувая по привычке ствол пистолета, предупредил:
— Теперь замри. Гляди вон на тот дубок… на прогалинку. Что бы ни увидал, лежи. Ясно?
От такого начала у Никиты забурчало в животе. Тоже расстегнул кобуру. До боли в глазах вглядывался в освещенную солнцем полянку, куда указал Воронок. Что-то нестерпимо кололо в бок. Пошарил под собой: пенек. Вдруг услыхал отчетливо: позади кто-то раздвинул кусты и остановился. Дышит учащенно. Холод прошел по затылку. Скосил глаз, от радости вскрикнул:
— Жульба!
Воронок хищно оскалился, указывая кивками на полянку. Раздвинул Никита кусты — человек. Сперва не угадал, слезы замутили глаза. Протер рукавом: Большак. Уперев руку в бок, осматривался, будто искал что-то в бурьяне. Ступая осторожно, подошел к дубку; присел на корточки. Что он делал, Никите не видать. Вытянул шею, но Воронок осадил его. Чертом покосился и на "кобеля, — улегшись у ног хозяина, тот звонко щелкал зубами, отбиваясь от мух. Никита двинул было его сапогом, но Воронок, свирепея, погрозил пистолетом: оставь, мол.
Тем временем Большак откопал какой-то зеленый ящичек. Сбросив папаху, надел черные круглые наушники. Только тогда Никита смекнул, в чем дело. Лежал бездыханный, сжимая рубчатую колодочку пистолета. И уже не глядел туда, а ловил ухом одно-единственное слово, которое повторял Большак так настойчиво:
— Волга… Волга… Волга…
Прослушал, когда и умолк голос. Выглянул: на полянке— никого. Воронок, утираясь папахой, подмигнул:
— Помалкивает «Волга»…
Откуда-то издали донесся Ленькин голос: «Жульба! Жульба!» Кобель вскинул голову, навострил уши. Опрометью бросился в кусты на зов.