— Видал теперь? — спросил он.
— Кого?
— Ну этого…
— А-а…
Мишка враз перестроился. Знает Горка «седьмого» как полицая. И хорошо. Пусть им он для него и останется.
— Полицай как полицай.
Зевнул притворно. Разжал кулак, с удивлением глядел на скомканную сигаретку. Кинул ее в яр, провожая взглядом.
Горка недоверчиво прищурился:
— А зачем он тогда понадобился Никишке?
— Уж так и понадобился…
— Ага, кому-нибудь скажи. Зараз вот Никишка выкликал меня на улицу. Допытывался… Об нем, этом… Ходит, мол?
— А ты брякнул?
За обиду принял Горка. Надулся, исподлобья глядел.
— Не на того напал он… вот что, — сказал упрямо. Помолчав, добавил: —А фонарик его все одно закину в Сал.
Успокаивая, хлопнул его Мишка по плечу. Ничего не сказав, взял ведро и пошел. Прислушиваясь к Горкиным шагам позади, думал, как помочь парнишке. Увяз он крепко. И просто так Никита не отступится от него. Одно ясно — водить Никиту за нос. Ни в коем случае не рвать с ним. А Галку как-то предупредить…
Выливая воду в деревянное корытце, посоветовал:
— Зачем же фонарик в Сал? Он и нам с тобой понадобится. Я бы на твоем месте у Никиты еще и батарейку годную потребовал. Чего глядишь так?
Утер Горка рукавом нос. Глядел норовисто: всерьез или смеется?
— Нужно, мол, — Мишка подмигнул. — Ночи темные, подсветить где… или что…
Проглотил Горка ком, подступивший к горлу, спросил уже ехидно:
— А за это выложить ему все?
— Что, «все»? Скажи, ходят, мол… Полицая и Леньку не тревожь, а кого-нибудь… Кто из соседей бывает? Бабка моя, твоя мать… Ну, на меня можешь указать…
— Во, во, в самый раз…
— Чего?
— Он того и ждет, говорю… — моргнул Горка, добавил: — Чтоб я на тебя пальцем ткнул…
Впервые за время их дружбы увидал Мишка его не таким, как всегда. Худенькое, острое личико никак не вязалось с насупленным, осмысленно-суровым взглядом бывалого человека. Приглаживая волосы, Мишка чувствовал неловкость. Нет, как с мальчишкой, с Горкой вести себя не следует. Понимает он. Честную, горячую натуру его это обижает до боли. Глянул на солнце, предложил:
— Сбегал бы ты к отцу… насчет патрончиков, а? Дрогнули кончики поджатых губ, встали на место и насупленные брови. И опять Горка — мальчишка.
— Цельный диск? — спросил живо, пылко заглядывая ему в глаза.
— Для пробы пока… Горка кинулся бегом.
Глава двадцать пятая
Весь вечер Мишку преследовал какой-то мотив. Порывался взять скрипку, подобрать. Но времени — в обрез. Спешил вычистить пистолет: бабка с матерью вот-вот вернутся (приглядывают в куте бурьян). С нетерпением ждал Горку.
По тому, как залаял Тузик и с визгом бросился за сарай, догадался, что это он. Скрипнула осторожно дверь, просунулась косматая голова.
— Давай, давай.
Горка вошел на цыпочках. Не доверял бодрому приглашению — оглядел переднюю, вошел в горницу. Заслонился от вечернего солнца, глядевшего в окно.
— Кого застеснялся?
Головы Мишка не поднял — возился с пружиной. Управился, вздохнул облегченно. Целясь в мятый, оттертый до блеска бок самовара, нажал спусковой крючок. Звук напористый, масляный. Довольно подмигнул, спросил:
— Принес?
Вывернул Горка карман, на белую скатерть с арбузными семечками упало несколько патрончиков.
— Вроде они…
Вдавливал Мишка по одному их в магазин. Всем существом чувствовал, как входил верхний на место. Поставил на предохранитель. Подбрасывая на ладони оставшиеся заряды, пожалел:
— Маловато.
— Сам же велел…
— Ну, не дуйся. Нынче дежурить веселее будет… Как ты думаешь? Магазин набит до отказа. Три и в запасе еще…
— А то.
Мишка убедил Горку не порывать с Никитой, водить всячески его за нос. Соглашаться на все, что тот велит. Не ждать самого, а ходить к нему в полицию или домой на доклад. И каждый такой «доклад» загодя согласовывать с ним, Мишкой. Чтобы не вызвать излишней ретивостью у полицая подозрения, «работать» не без корысти: выпрашивать постоянно что в голову придет — лампочку, батарейку, нож, а то и наган. Решено было следить за Никитой вечерами. Вчерашняя ночь прошла гладко. Ни в полиции, ни дома Никиты не оказалось после захода солнца. Облазили огороды, ярские сады. Нашли его у Картавки. Вернулся домой в полночь. Пьяные были и дружки его. Смеялись возле Качуров, курили, а потом разошлись кто куда. Никита не раздеваясь, с сапогами повалился в кровать, что на веранде, и захрапел…
— Стемнеет, опять к тополю… К нам не свисти, сам выйду.