Дверь со скрипом подалась. Из темных сенцев выступил человек. Не военный — в сером костюме, фетровой шляпе. На согнутой руке — трость, выложенная серебром и зелеными камушками; белые пухлые пальцы вертели темные очки.
Холодной шершавой ладонью будто провели у Мишки под рубахой. Взглянул еще раз в полнощекое, выбритое до синевы лицо. Да, он, комендант! Узнал сразу и голос.
— Мир дому сему…
Комендант, сняв шляпу, застыл в почтительном поклоне. Не поднимал полуприкрытых веками глаз, только очками продолжал замедленно вертеть. Мишке сбоку хорошо видать на щеке бордовый шрам с рваными краями, белый висок и розовое маленькое ухо.
— А-а… Николаевич. Привет, привет молодому поколению, — он вскинул черные густые брови. — Гм, известно мне… у русских гостей встречают приветливее. Не так ли… Любаша?!
Мишка быстро глянул на мать. Что с ней?! В глазах — ужас, рот полуоткрыт… Судорожно сдавила обеими руками воротник халата у самого подбородка, удерживала крик. Стал рядом. Она обернулась. Глядела и не узнавала.
— Ты почему здесь? К бабушке ступай. Кому я сказала?! Уходи!
Еще больше удивила Мишку ее внезапная перемена от страха к злости. Поймав насмешливый взгляд коменданта, вышел, не прикрыв за собой чуланную дверь.
Молчание тянулось долго. Любовь Ивановна сумела взять себя в руки. Оправляла складки халата, растрепанные волосы, а сама глядела в окно, на залитые вечерним солнцем верхушки деревьев. Вспышка ужаса в глазах погасла. Медленно возвращался к лицу и теплый живой цвет. Ноги только гудели в коленях и отказывались держать. С надеждой поглядела на пустой диван, но сесть не решилась. Надо выстоять!
Первым заговорил он. Дрожали веки, кривились уголки губ — силком удерживал выпиравшее злорадство, торжество.
— Боялся, не угадаешь. Гм, Любаша… Даже имя с трудом выговариваю. Отвык.
Любовь Ивановна зябко повела плечами.
Комендант повесил шляпу и трость на вешалку. Хотел освободиться и от очков, посадил на нос, но рывком сдернул.
— Похоронила…
Прошел в горницу, стал посредине, оглядываясь.
— Давненько не бывал в этих хоромах. Сколько?.. Лет двадцать, считай, а? Больше. Все так же… Комод, буфет… Диван вот разве… Даже самовар на том месте… под образами.
Ткнул пальцем в комод, будто сам себя проверял, не спит ли? Продолжал наигранно спокойным голосом:
— Вот явился… На счастье глянуть… твое… Довольна? Тонко вызванивала посуда в шкафу. «Или это в ушах у меня?..» — подумала Любовь Ивановна, растирая висок. А откуда-то издалека все доносится глухой, странно знакомый голос:
— Думал, за Волгой ты… Сына сразу узнал твоего… За Петьку принял сперва.
Неслышно вошла Захаровна. Скособочившись, уперлась плечом в косяк горничной двери, комкала в сухоньких руках завеску. Выцветшие глазки что-то искали на полу.
Раскачиваясь на широко поставленных ногах, комендант с усмешкой глядел на нее сверху, ждал, пока поднимет на него глаза. Дождался, спросил:
— Не узнаешь, Захаровна?
— Старая Захаровна стала… Внуки вон какие повырастали.
— Высохла, сморщилась, а все такая же…
— Какая уж есть… В сырую землю гляжу.
— Хитришь. Небось думаешь дождаться зятя да внука из-за Волги, а?
— Бога гневить нечего, — Захаровна вздохнула. — Своя печаль чужой радости дороже.
— И в бога веришь! Слабо красный зятек агитировал. Не поддалась. Даже иконы не сняла.
— А в шею, добрый человек, никто не гнал. Сама по себе жила.
Комендант тяжко опустился на стул, тарабанил по скатерти.
— Выходит, не узнаешь, Захаровна… Так, так… А дочка признала вот…
Быстриха, лишь бы не уйти с пустыми руками, достала из шкафа какую-то тарелку и вышла.
— Мда-а… Много из Сала воды утекло. Обмелел… Рылся в карманах, искал сигару. Раскуривая, глянул искоса на Любовь Ивановну.
— Вырастила Петра. На карточке на меня похож. Упругими струями выходил из ноздрей дым. Глаза его как-то сразу потеряли искристый блеск. Появилось в них недоброе, потаенное… Хлопнул в ладоши.
Вошел Вальтер. Отвесил хозяйке легкий поклон.
— А это мой сын, — представил комендант. — Законный наследник. Кое-кому и перед ним придется ответ держать тут…
Тягуче заскрипел под ним стул. Наморщившись, он коротко бросил:
— Ну-ка, молодого пана.
Брови у Любови Ивановны дрогнули.
— Прошу… Не надо его сюда… Глаза их встретились.
Подвигал он во рту языком сигару. Махнул. Вальтер вышел.