— Беркута бояться нечего, ведет себя как пришибленный. Днями у тополя со скрипкой…
Молча глядел Андрей ему в лицо. Смуглые, туго обтянутые скулы юноши зарделись. Хмуро потупился, раздавил ботинком кружившую на полу муху.
Удивительно быстро сошлись эти два человека. И разница в такую пору немалая — шесть лет. У одного только мечты зеленые, у другого уже позади институт и год войны. А если день, проведенный в тылу врага, считать за два фронтовых, то опыт возрастет. Несомненно, у них было то общее, что объединяет всех честных людей. Вплетались и личные симпатии. Нравилась Андрею в парне смекалка, горячая напористость.
Ленька не однажды ловил на себе такой взгляд. Понимал его. И делалось ему неловко. Потому и хмурился, от неловкости. Андрей часто разглядывал лицо его влюбленными глазами, совершенно не слушая, что он говорит. Но это казалось Леньке; Андрею нравилась и эта неловкость в нем и сама попытка спрятать ее под хмурым взглядом.
— Ну, ну, слушаю я…
Андрей не отнимал рук с зажигалкой от сигареты — прикрывал усмешку.
Досказал Ленька без прежнего жара:
— Галка права, отнести нужно шифровку Скибе. И не возвращаться без ответа. Ракетницу и тут достанем…
Сел опять на стульчик; раскачиваясь, будто пробуя его прочность, добавил:
— А в Кравцов могу я сам… Вам с Сенькой труднее на ночь отлучаться, — усмехнулся криво, продолжая скрипеть. — У меня там полицай знакомый… Гнида. Заставлю и его ракеты бросать над аэродромом.
Андрей на шутку не отозвался. Построжал глазами — раздумывал. Зато Галка скривила ехидную улыбку.
— Вижу, и тебя в Кравцы потянуло… Оставь стульчик, а го у него голова уже кружится. Сенька так тот спит и видит…
Ленька с интересом разглядывал носки своих ботинок, — посчитал лучшим для себя промолчать. Но Галка не унялась на том:
— Гм, хоть бы одним глазком глянуть…
— На кого? — Андрей поднял светлые брови.
— Вот, спроси… Еще подерутся с Сенькой. Тот здоровый дурень, шею может свернуть.
Ленька побурел. Опять скрипел; Галка, довольная, только наблюдала за ним.
— Девка бедовая. — Андрей протер кулаком мокрые от смеха глаза. — Помню, видал… За такую не грех и бока намять другу.
Во дворе послышался голос — протяжный, женский. Галка выглянула.
— Денисиха что-то кличет. Вышла, притворив за собой дверь.
— Ну и язва Галка эта…
Андрей почмокал потухшую сигарету. Искал по карманам зажигалку и еще дольше вертел колесико — не зажигалась..
— А шифровку я уже составил, — сказал он, поправляя фитиль.
Ленька ничего не ответил на это. Глянул на него повеселевшими глазами и начал рассказывать ту «побаску» насчет немецкой зажигалки и русского кресала, что слышал от Сеньки в Кравцах. Может, и знал Андрей тот анекдот, да виду не подавал, смеялся искренне.
С жалобным визгом рванулась старенькая дверь. На пороге — Галка. Губы синие, а шея, щеки — в бурых пятнах. С трудом расцепила зубы:
— Верку схватили… Коменданта застрелила… Андрей повел шеей — воротник вдруг сдавил; у Леньки побелело лицо, будто выжали из него всю кровь.
Выяснилось: убит не комендант, а проезжий офицер. Случилось утром, в Сенькину смену: он стоял на посту возле комендатуры. Своими глазами видал и офицера. Даже угощал тот его сигарой. Узнав, что Сенька из хутора Кравцова, он достал потертый с замочком-молнией блокнот, заглянул в него и, добродушно подмигивая красным веком, передал их счетоводше, Марии Степановне, привет.
— От Франца, скажи. Да она еще помнит…
Сенька удивился, провожая взглядом до ступенек его широкую, обтянутую мундиром спину: откуда, мол, знает счетоводшу? И не успел скурить сигару до золотой этикетки, как услыхал выстрел. Раздалось в помещении; тотчас захлопали двери, послышался топот. Сорвался с крыльца и грузный баварец, стуча каблуками по коридору. Сенька — за ним.
Возле обитой жестью двери уже толкалось все население этого дома. Комендант, офицеры и их денщики, солдаты из охраны, повар в белом огромном колпаке и с широким, как лещ, ножом. Раздвинулась толпа. Вера! Сенька от неожиданности прижался к стенке.
Веру вели двое, заломив руки за спину. Была она в белом, розами, платье. Растрепанная коса болталась на груди, касаясь колен. Сенька даже лица ее не разглядел. Оттуда вытащили и того офицера, Франца. Ноги в блестящих сапогах безжизненно скребли пол, кудрявая рыжеволосая голова свисла, по чисто вымытым, выскобленным добела доскам тянулась вслед цепочка кровяных пятен.
Повар, тычась к каждому распаренной мордой, указывал выпученными глазами то по коридору, куда увели Веру, то в сторону приемной, куда протащили Франца. Никто ничего не отвечал, все пожимали плечами. Шепнул что-то на ухо ему баварец. Повар замотал сокрушенно колпаком, пробуя пальцем лезвие ножа.