— Болтал. Начальство не больно… сопливое.
— Не скажи, кума, — усомнилась соседка.
В чулане загремело. Послышался мужской простуженный кашель, топот ног.
— Девка жалкая, твой!..
Соседка, отпрянув от двери, прижалась к стенке, со страху закрыла глаза.
Вошел Илья. Тяжелым, насупленным взглядом оглядел обеих женщин. Как был, в шинели, с грязными сапогами, тяжело протопал в горницу. Соседка, что-то шепча губами, выкатилась в чулан. Анюта, не зная, что ей де-лать, тоже направилась вслед за ней, но из горницы — голос мужа:
— Анют…
Робко стала в дверях, комкая завеску. Стащил Илья с головы папаху, напялил на колено. С трудом разжал белые, спекшиеся губы:
— Сыворотки… дай.
Она не тронулась с места.
С удивлением поднял Илья утомленные глаза:
— Оглохла?
— Нема сыворотки. Поросенку вылила надышнюю. А свежую… не откидала еще.
— Та хоть черта собачьего! Глотку промочить… Горить все!
Рванул Илья ворот, косоротясь, повел натужно шеей, будто хотел освободиться от чьей-то цепкой руки, сдавившей ему горло.
У Анюты жалость какая-то ворохнулась к нему:
— На кухню вон… ступай. Оладьи зараз жарить зачну.
— Гм, оладьи…
Усталым движением Илья пригладил сбитые папахой в комки волосы, полез в карман. Не глядя на жену, разминал сигарету.
— Леньку кликни…
Ждала этого, но ответа не приготовила. Разводила руками, немо уставившись на мужа.
— Язык отнялся?!
Ленька, отстранив мать, занял ее место в дверях. Вскочил он с кровати, еще только вошел отец. Прислушиваясь к их разговору, подумал: «Нет, не за мной…» Все равно не хотелось встречаться. Решил выпрыгнуть в окно. Открыл створку. Полицаи во дворе!
— Голос не повышай. Илья поднял глаза на сына:
— Достукался?
Кивнул жене: оставь. Подождал, пока захлопнулась за ней чуланная дверь, поднялся на ноги. К сыну подошел вплотную. Вынув изо рта неприкуренную сигаретку, опросил глухо:.
— Кто часового убил, а? Кажи, как батьке…
— Гм, «батька»…
— Не оскаляйся! Гестаповцы тут… Долго с вашим братом они не шамаркають.
Помолчал, катая на заросших щеках желваки. И не предложил, а потребовал сдавленным до шипения голосом:
— Выкажи всех… Отпустють. Иначе…
Никогда еще не было Леньке таким ненавистным лицо отца. Ни кровинки в нем, серое, мятое; изрезанный глубокими кривыми морщинами лоб и глаза… пустые, бесцветные; если бы не красные набрякшие веки и черные провалы вокруг, они бы совсем, как и губы, терялись на лице.
— Ну?! — Илья не выдержал молчания. Ленька опять усмехнулся:
— Повесишь?
— Не скалься, чуешь? Добром кажу. Мать вон бьется…
Услыхал Ленька плач в чулане. К горлу подступила злость. Застегивая пуговицы на куртке, сказал:
— Уводи живее…
Дрожа ли у Ильи руки, но прикурил. Пряча зажигалку в карман, смоктал сигарету, чтобы не потухла. Убедившись, что взялась лором крепко, вытащил изо рта. Задохнулся дымом.
— Укажи… на кого-нибудь… Все одно решку всем наведуть. А ты жить будешь. Ну?!
Промахнулся Ленька: целил плевком в глаза, а попал на скулу.
Вытираясь рукавом шинели, Илья не спускал суженных глаз с сына. Теперь они у него ожили и обрели зеленовато-ядовитый цвет. Черные огоньки зрачков то вспыхивали, то гасли. Ни слова больше не молвил. Вышел на крыльцо: полицаи бросились в дом.
— Не дам! Изверги! Душегубы!
Анюта распялась в дверях. Ее отпихнули. На ступеньках крыльца споткнулась, упала. Так и пошла на коленях по песчаной дорожке, не видя ничего за слезами.
— Сынок… кровинушка моя.
Глава тридцать пятая
Вышел Мишка к обрыву со скрипкой.
Солнце уже встало; туман осел с яров к камышам, прижался к воде. Желтые полуоблетевшие сады стояли непривычно притихшие, безголосые. В камышах, за коленом, скрипела и перетирала что-то коростель, к мосту, слышно, спускалась возилка.
Горка был уже тут. Сидел он, свесив босые ноги с обрыва, кидал в туман кусочки глины. Прибежал он еще до восхода. Заглянул мельком в терны, убедился: могилка Веры цела и невредима. Ночью вдруг пришла мысль: если уж теперь нельзя поставить памятник, то притащить на могилку хоть камень. Вырубить на нем какие-нибудь хорошие слова. Вспомнил, такой камень есть у Мишки под воротами. Если бабка Быстриха воспротивится, то можно привезти на тачке от колхозной кузни, из Нахаловки. Вот слова придумать…
С Мишкой сразу своими мыслями не поделился. Исподлобья глядел — изучал настроение. (Вчера он был злой.) Обрадовался, когда тот подмигнул: какие, мол, новости?