Подходил Вальтер с едва заметной улыбкой — не скрывал, что шел к нему. Поздоровался почтительно, с поклоном, но руки не подал.
— Заходил к вам. Там бабушка… Говорит, ушел со скрипкой. Я подумал правильно…
Увидал на земле скрипку, поднял.
— Это нехорошо. Роса, отсыреет…
Провел смычком раз, другой. Проиграл что-то очень знакомое; не снимая скрипку с плеча, спросил:
— Не знаешь? А это?
Мелодия совсем неизвестная. Почувствовал Мишка стыд — не может утвердительно ответить и на этот раз. Вытащил руки из карманов; слушал, силясь уловить хоть что-нибудь знакомое.
— Мое… — пояснил Вальтер, опуская смычок. — Дома еще писал… Пробую… Я учился в академии. Война вот… Мать пианистка у меня. Ей так хотелось, чтобы я стал музыкантом. Не дождалась…
Видел Мишка, как пропадал румянец на его скулах, мокрели глаза. И у самого защемило внутри. Жалостлив он по своей натуре, не мог видеть крови и чужих слез. Отвернулся, провожая взглядом стаю ворон. Птицы давно обогнули сады, правясь к Панскому саду, а он все глядел, не покажутся ли они снова.
— Мама умерла моя, — продолжал Вальтер. — И рухнуло все… Как она ненавидела эти марши!.. Только после смерти ее отец забрал меня из академии и перевел к себе в военную школу. Сбылась его мечта-Мишка мрачно глядел на очистившийся от тумана плес; старался понять причину, побудившую Вальтера все это рассказывать ему. Зачем? Что кроется за этим? Хотя чувствовал: навряд ли тут подвох.
— Он много разговаривал о России. Тоска сосала его. Знали мы, что в России осталось у него имение, земля… жена, сын. Он верил, что вернется- еще сюда, жил этим… — Вальтер с силой — провел смычком по струнам. — В детстве мальчишки мне проходу не давали: «Рус, рус». Меня это огорчало страшно, и я не хотел говорить по-русски. Отец с ремнем заставлял повторять за ним: «Плуг, земля, дворянин, имение…» И если бы не мама… Она собирала русские книги. Мы читали с ней вместе… Ей нравилась русская музыка… Чайковский, Рахманинов… Глинка… И мне захотелось посмотреть, какая она, Россия? И посмотрел вот…
Мишка покосился на него:
— Какая же она?
— Не знаю… Но не та, какой представлял. Другая она… И люди другие…
Вальтер склонился над скрипкой. Играл то бурно, то певуче-тоскливо, часто останавливался, подбирая мелодию. Опустил смычок, сознался:
— Мысли пока… Здесь уже пишу.
Взял под мышку скрипку; прикуривая от зажигалки, заговорил совсем о другом:
— У отца фотография хранится. Пожелтела, истрепалась уже… Он выводит мать твою из собора. В подвенечном наряде она…
Лицо его помрачнело. Отваливая носком блестящего сапога кусочки земли от яра, высказался откровенно:
— Вы не успели за Волгу… Вы уходите. Совсем из станицы.
Горячая краска стыда залила Мишке щеки. Грыз губу, не смея поднять на немца глаз. Вальтер хрустнул пальцами.
— Гестапо здесь…
Откуда-то с Терновского бугра налетел гулящий ветер. Зашелестели неспокойно на тополе листья, забились. И тотчас смолкло; в воздухе, вырванные из семьи, беспомощно трепыхались листья. Сияя бронзой на солн-це, они медленно опадали; одни ложились на холодную гладь плеса, выправлялись, приобретая более яркую, свежую окраску, других поток унес с собой далеко за Сал.
Придерживая рукой фуражку, Вальтер следил за оторванными листьями. Поймав на себе Мишкин прищуренный взгляд, сообщил:
— Ночью арестовали заложников. За часового… Мишка облизал пересохшие губы.
— Ну и… что будет им?
— Расстреляют. Если не найдут виновника… — Вальтер посмотрел на часы. — Тороплюсь.
Мишка незряче глядел ему в спину.
Барон Гросс вынул изо рта сигару. Круглый птичий глаз, увеличенный стеклом монокля, не моргая уставился коменданту в переносицу.
— Фюрер не забывает э-э… верной службы, но он не забывает и другого… Учтите, хауптман.
И опять долгое нудное молчание. Нет сил больше у пана Терновского стоять навытяжку — ныла поясница, рябило в глазах; шелковая нижняя рубаха прилипла к лопаткам. Боялся не только повести плечом, но и глотнуть накопившуюся слюну.
Барон сидел в его кресле. Худой, длинный как жердь, с лысым неровным черепом и граненым подбородком. Когда смыкал рот, то синие шершавые полоски губ пропадали на лице.
— Русские усиленно интересуются… э-э… аэродромом. Вот что предпримут они — диверсию или вызовут авиацию? Это крупный аэродром. От его сохранности… э-э… зависит в какой-то части судьба Шестой армии. Да и ваша… э-э… судьба, личная, господин комендант. Помнится, родина ваша это, Сальские степи?