Никита подошел к нему вплотную. Хлопая черенком плетки по ладони, спросил:
— Не ждал?
— Ждал. С полудня самого… Вздремнул даже… Забавным показался Никите ответ брата. Кивнул за угол, куда скрылся Воронок, сказал недовольно:
— Воронок все… Хотел и вовсе ночью…
Глядел Ленька ему в переносицу, согласно кивал.
— У него опыт богаче твоего. Ночь для черного дела сподручнее.
Отставленная нога Никиты стала чаще отбивать по каменной плите, врытой у крыльца. Сошел с колеи, напрямую понес:
— Хватит дуру трепать! Где он? На чердаке или под полом?
— Кто?
— Большак.
— Какой еще Большак? — Ленька удивился. Никита обжег его взглядом.
— Вот и я так думаю… Он такой же «Большак», как и «Скиба». «Волга», «Волга», але!..» А «Волга» не отзывается. Гм, жаль, что я тогда еще на мушку его не посадил… Мы с Воронком лежали рядом, в кустах… В Озерской вон полосе. Что? А Жульба вам не растрепал? Он подбегал к нам… Даже лежал смирно, пока этот… Большак тряс свои наушники. Ты его позвал.
Для Леньки это было ударом. «Вот оно самое…» — подумал о том, что сгубило Андрея.
Достал Никита из нагрудного кармана гимнастерки сигарету, кинул небрежно в рот, но не удержали потрескавшиеся, обветренные губы. Подхватил ее у земли. Облизал губы, размягчил. На этот раз взял сигарету крепко, надежно. Прикуривая, не сводил с Леньки насмешливых глаз.
Подошел Воронок. Показал пустые руки. Никита задымил чаще, на скулах ворохнулись желваки.
— Сорокин! — позвал он негромко.
Как собака на зов, из палисадника вынырнул голубоглазый парнишка с рассеченной, видать, еще в детстве, верхней губой. Вытянулся перед начальством. Никита не торопился повелевать. Жадно тянул сигарету, хотел выкурить ее до конца. Воронок не перебивал; казалось, они поменялись на этот раз ролями.
Поймал Никита Ленькину усмешку, выплюнул окурок, полез в кобуру. Локтем оттолкнул брата, поднялся на веранду. Воронок и голубоглазый двинулись за ним. В руках у Воронка пистолет и карманный фонарик. Чуланную дверь Никита открыл ногой. Но порог переступил первым Воронок.
Слышал Ленька, как в чулане двигали они ящик, поднимали крышку в подполье. И знал, что там, под домом, никого нет, а сердце все же колотилось. Унимая озноб, с ожесточением растирал рушником спину. Из кухни, сцепив на животе руки, с испугом наблюдала мать.
Под домом, как и на чердаке, полицаи копались недолго. Вылезли. Никита кипел злобой, глаз не поднимал. Воронок, наоборот, сиял. Пока начальство выбивало из папах, штанов пыль и паутину, полицаи успели сунуть носы во все закутки двора и огорода. Собрались возле крыльца. Воронок укрепил на кудрявой голове папаху, подтолкнул в бок Никиту. Сказал громко, с явной издевкой:
— Может, двинем к Картавке? У нее, кстати, тоже курятина нонче…
Кивнул ухмылявшимся полицаям и пошел к калитке.
Пройдя двор и заглянув в уборную, Никита понял, что его одурачили. Душила обида и злоба. Вошел в кухню. Глядя, как мать потрошит на столе осмоленного уже кочета, мрачно спросил:
— Зарезала?
Анюта подняла глаза на сына, ответила на диво просто:
— Ага. Золотистого петушка зарубала. Гляди, и отец к ночи явится. Хотела на семя оставить, да чой-то показался никудышним, квелый какойсь.
С тем Никита и вышел. Проскрипел сапогами мимо Леньки. От калитки вернулся. Сжимая кулак, сквозь зубы процедил:
— Вся бражка твоя вот где у меня… Видал? И Галка Ивиха, и красноголовые, и Сенька Чубарь, и еще кое-кто… — Глянул ему в глаза, добавил — А тебе советую ноги уносить из станицы. Лопнет у бати терпение…
Хлопнул Никита калиткой с остервенением.
Глава сороковая
Этой же ночью в ярских садах заседала тройка. Молчун, Сенька, возглавлял Ленька. Сошлись, по обыкновению, возле качуринского тополя. Кто-то предложил сменить место на более глухое. Выбрали терновник. Остальные красноголовые, Гринька, Карась и Колька, Горка Денисов и еще несколько самых надежных парней из ярских растворились в садах и крайней к Салу улице, начиная от Картавкиной хаты, где полицаи отмечали в это время свою неудачу, и до Нахаловки.
Пока Молчун разводил посты, Сенька с Ленькой отлеживались в тернах. Тягостно у Леньки на душе. Не легче и у Сеньки. Он курил, пряча цигарку в рукав телогрейки, глядел вверх: