Панька чесал подбритый затылок.
— Да…
Нагоняя на полицая больше страху, Ленька сообщил:
— Никишка-то наш пропал. Слыхал?
— Как пропал?
Ленька, ковыряя ногтем скатерть, разъяснил:
— Вчера еще… Сменился вечером с дежурства… Ночь и нынче полдня уже… Я выехал, его не было все. Бегают, ищут…
Паньку осенила догадка:
— Так, может, у бабы какой застрял? Отоспится в пуховиках и явится. Дело известное…
Ленька отошел к окну. Наблюдал, кривя губы, как напротив, через дорогу, пацан силился поднять с земли и подпереть палкой упавший плетень. Тяжесть явно не по нему, а тут еще мешает просторный, батьковекий, видать, картуз. Упираясь босыми ногами в грязь, поднимал мокрый угол плетня, а в это время картуз насовывался на глаза. Мотал хлопец головой, стараясь взбить на лоб его, но он от этого сползал еще ниже. И так и этак приноравливался. Нет, не обойтись без помощи рук. Бросал плетень наземь. И все начиналось сызнова.
У Леньки появилось желание выскочить помочь ему. Но тот догадался: сорвал с головы картуз, с остервенением набросился на плетень. И поднял! А еще больше поразило Леньку, что у парнишки оказались белые-белые волосы. На неприятном сером фоне мокрого дня они выделялись ярко и празднично. Тотчас предстал глазам сальский обрыв и белоголовый Никита в красной ру-башке…
Остановился Ленька у комода, заставленного фотокарточками и всякими безделушками. Попалась под руку половинка женского гребешка; с трудом раздирал перед зеркалом каштановые кольца волос. Боль, причиняемая гребешком, мало-помалу отогнала гнетущие воспоминания. Вглядываясь в свое лицо, удивился перемене в нем.
Не оборачиваясь, спросил:
— Панька, а как тут у вас поживает та… стриженая? Не сразу Панька сообразил, о ком идет речь, — свои одолевали думы. Поспешил высказать их:
— До нас он не сунется… Скиба. Аэродром, там охрана будь-будь…
Ленька сделал кислую гримасу:
— Ты все вон о чем… Я о стриженой спрашиваю, городской. Как ее… Аля, Аля.
Выпятил полицай губы, присвистнул:
— Я думал, и правда дождь загнал тебя до нас. Эге, парень… Она?
Не ответил Ленька. Но всем видом дал понять, что доля правды в его догадке есть.
— Опоздал. Альку просватали мы. За румына. Дело уже на мази.
Раскачиваясь на стуле, Панька подмигнул.
Без треска отламывались зубцы у гребешка. Ленька спохватился: смущенно вертел в руках костяной оголенный ободок. Положил его на комод, отряхнул ладони. Гадко на душе, будто в потемках дотронулся рукой до чего-то липкого…
К вечеру разведрилось. С бугра подувал сухой теплый ветерок, тучи сошлись за Салом. Неожиданно, перед самым заходом, выглянуло солнце.
Проснулся Ленька — сморил его сон после обеда, — Паньки дома не было. Прокричал на ухо глухой хозяйке: разомнусь, мол, после сна, погляжу хутор. Дорога затвердела, на бугорках даже каблуки не грузнут. «Если такая погода простоит ночь, то завтра и ехать можно…» — подумал с огорчением и впервые в жизни с такой ненавистью поглядел на солнце. А погодя уже шел и насвистывал бодро: придумал. Если установится дорога, то пробыть у Паньки можно и завтрашний день. Возиться до вечера с велосипедом, будто неисправна передача. Солнце сядет — выехать в сторону Куберлеевского грейдера. Переждать в лесополосе, за хутором, и вернуться; лишь бы к одиннадцати быть в кравцовских садах.
Улочка привела на широкий, поросший полыном пустырь. Догадался: тут они играли в третьего лишнего. Около крыльца колхозного правления кучковались мужики. Узнал защитную фуфайку Паньки Гниды. Направился было к ним, но, доглядев, что они за спором не заметили его, свернул в разгороженный двор.
Вышел на главную хуторскую улицу. Улица тесная, кривая и глубокая, как ров. Курени на холмиках. Веснами и поздней осенью улица собирает со всех дворов дождевую воду. И теперь она — сплошная лужа. Ход только возле плетней. Цепляясь за колья, тащил Ленька на каждом ботинке по пуду грязи. Надоело идти на весу, хотел уже свернуть в проулок, чтобы выйти за огороды, на выгон. Вдруг полились звуки скрипки. Играли в угловом курене. Окинул взглядом двор. Возле сарая — крытый брезентом румынский фургон. В двух шагах, за дощатой калиткой — мальчишеская голова. Светлая, раскиданная небрежно челка и вздернутый нос показались странно знакомыми. Не успел подумать, что это она, Аля, а горячая краска залила ему щеки. Прошел так близко, что уловил ее не то вздох, не то смешок. Как на грех, поскользнулся, от рывка слетела с головы кубанка. Под-хватил уже на земле, не дав ей скатиться в лужу. А в спину — насмешливый голос: