Выбрать главу

Илья заходил по прихожке. Заблестели глаза, вернулась краска в позеленевшее от бессонницы лицо. «Упустили зверя… Дорого еще обойдется…» Задержался у окна. Из кухни Ленька выводил велосипед. Рассказывал что-то Гнедину. Тот скалился, потирал руки… Распрощались у ворот. Не ускользнуло: сын не подал полицейскому руки, отделался едва заметным кивком.

Умеючи держит сын марку «пана Качуры». Только с ним, родным отцом, беспощадно откровенен… Ничего не стоит даже плюнуть в лицо… Открытая, вызывающая ненависть и презрение. А что он, отец, может выставить против? Плеть? Приклад? Раскаленный шомпол? Все это испробовано на его друзьях… Волосы шевелились под папахой у Ильи, когда он пытался представить сына на месте Долгова Федьки или Беркутова в той полутемной комнатке с цементным полом…

Погодя кликнул Паньку. Расспросы повел без строгостей, чтобы не вызвать подозрения к сыну; в душе ругал себя за горячку в конторе.

— Пьянствовали небось? Панька переминался у порога.

— Кутили тут, спрашиваю, без просыпу с Ленькой, а?

— Да не…

— По морде вижу…

Подбодренный мирным тоном Качуры, Панька осмелел:

— Ей-богу, господин начальник. А ежели по правде, я малость пропустил. На крестины звали там до одних. А что касаемо Леньки… Насчет этого он не мастак. Другая нужда его завела до нас.

Илья покосился. Дым задержал, боялся дыхнуть: не прослушать бы, какая еще «нужда».

— Краля тут одна…

— Кто?

— Да деваха… Не хуторская, из Ростова.

Илья ворочал языком во рту сигаретку. «Вот оно в чем закваска… С умом поставлено: девку даже приспособили». Спросил как можно спокойнее:

— Очутилась как она тут… ростовчанка?

— У родичей. С матерью они. Вскорости после немцев явились. Такая, знаете, бедовая… Полковнику-румыну шарики за ролики завела. Другую неделю из хутора не выберется. И полк свой бросил. Тут, в соседних хуторах, квартируют. Ворюги, спасу нет. Скирды последние потравили, до катушков догреблись…

— Ну? Ну?

Подогретый явным интересом гильфполицая, Панька и вовсе развязал язык:

— Так он, Ленька, отбил ее у румына. Вчерась на виду всего хутора увел из-под носа барона. В степь…

— Свадьбится, выходит? — Илья подбил пальцем усы.

— На мази дело.

Вскоре Качуре удалось видеть «кралю» своими глазами. Атаман прислал сообщение: в контору нагрянуло какое-то высокое начальство. Страх и служба заставили его ехать на доклад к хозяевам. Дозволил и полицаю сесть в тачанку рядом с кучером. Вывернулись из тесного проулка, Панька, указывая кивком, сказал подобострастно:

— Гляньте, она…

Кучер тронул лошадей рысью. Но Илья успел окинуть взглядом тонюсенькую девчурку с мальчишеской челкой и ярко-дерзкими глазами. С трудом удержался, чтобы не оглянуться. Передохнул свободнее — понимал, замести следы сына будет сподручнее. Два человека опасны — пан Терновский и Воронок. Этого чернозевого пса можно заставить молчать, а комендант… Крепко, за самое горло он держит его, Илью Качуру.

Но та рука вдруг разжалась. Упала плетью, как перебитая. Протискался Илья между машин, тесно обступивших контору. У крылечка встали перед ним два автоматчика. Тотчас расступились.

— Пан Качура?

Илья поднял голову. В дверях — офицер, молодой, незнакомый. Тонкие белые усики дергались на припухлой юношеской губе — едва сдерживал какое-то радостное волнение. Щелкнул весело каблуками и, подкинув руку к лакированному козырьку, представился:

— Обер-лейтенант фон Дёрр, комендант Терновской станицы;

На недоуменный взгляд гильфполицая новоявленный комендант вздел кверху руки, покрутил головой, как бы говоря: на этом свете все так случайно и недолговечно…

— Вернетесь в станицу, жду вас у себя. Откозырял, крутнулся на каблуках и пошел играющей походкой. Занес уже в кабину ногу, обернулся:

— Слыхал, у вас партизанами убит сын… Скорбно. Генерал Гросс… и я приносим вам соболезнование.

Водил Илья Качура шеей, как бык, выпряженный из ярма, хватал ртом утреннюю прохладу. Дышать стало вольнее, но во всем теле он внезапно ощутил ноющую боль. Едва дотащился до тачанки.

Глава сорок третья

К вечеру притрусил снежок станицу. Принарядилась, похорошела, будто платком козьим укуталась. Брел Сенька по парку. Листья палые, а сверху еще снег — по колено утопал сапогами. На голых верхушках деревьев гроздья галок. Орут, как на толкучке. Свистнул. Захлопали крылья, затрещали ветки.