— Крепок, эка… Не согнешь.
Угадал Сенька. Защемило в горле, на глаза навернулись слезы — помнит Скиба, не забыл. А видались-то всего один раз, у Галки в горнице. С ребячьей покорностью приткнулся к его колючей щеке.
Не отпустил — оттолкнул Скиба от себя Сеньку.
— Ну вот… Хоть с одним довелось свидеться. Ветром всех разбросало, кого куда… Вот она… лежит. Ей бы еще в куклы играть, а не за оружие… Время-то оно ваше какое суровое.
— А ты, Демьян, не таким щенком был в тую, братскую, а? — спросил дед Ива.
— Я? — Бережной снизу вверх поглядел на старика. — Да, мне уж тогда шестнадцатый двинул…
— Много…
Усмехнулся дед Ива, пробуя под ногами костылем землю.
— Сравнил, старый…
Скиба сердито засопел. Долго прислушивался, наставив ухо в сторону орудийных раскатов. Обратился к Сеньке повеселевшим голосом:
— Чуешь? Батька твой прет. Ждешь?
Пожал Сенька плечами: мимо, мол, не пройдет, если жив-Низкий, колышущийся гул. Четко, как машинкой, прострочил пулемет.
— «Максимка» работает… Это где ж? Бона, от Дубовки в сторону взяли, к Дону. — Дед Ива широко отвел костылем над головами Скибы и Сеньки.
— Ага, туда… — поддержал Бережной. — Клещами сводют.
Осмелился Сенька, спросил:
— А про Андрея слыхать, как он?
— В Саратове пока… Там и Галинка, при том же госпитале.
— Кукурузник за ними прилетал?
— Кукурузник, будь он неладен. Через неделю только заявился. Помыкались мы с ним… Но все обошлось…
Достал Сенька жестяную ребристую табачницу, протянул:
— Угощайтесь.
— Нашенский? Добро, добро.
Обрадованно потер Скиба руки. Вспомнив, откинул полу винцарада, полез в карман галифе.
— Постой. На вот тебе… Докурить уж «паек», та и годи. Последняя пачка осталась. Теперь некому выдавать: все разбежались.
Закурили. Дед Ива для компании взял «побаловаться» сигаретку. Курить он бросил — одолел кашель. Душит ночами, смерть в глазах. Побоялся, что не дождется прихода своих.
— Ну, а Качура, Качура где зараз? Там же все, в Ермаковке? — спросил Скиба.
— Да, слух, там… Макарка давеча шепнул. От батьки сховали… — ответил Ива,
Скиба покосился на него, обратился к Сеньке:
— Сработано чисто в Кравцах. Даже в Зимниках у немчуры волосы дыбом встали. Ваш станичный комендант, пан Терновский, полетел к чертовой матери. Слыхал?
— Я еще тут в станице был… Из тернов вынырнул маленький хромой человек в стеганке и треухе. Остановился неподалеку:
— Демьян Григорович, кони запряжени…
Скиба глянул на деда Иву. Сбил со лба картуз, ответил хромому с усмешкой:
— Потолковали мы со старым… А куда ты убежишь от большевиков? Вон как шпарют! На Дону где-нибудь зажмут. Переднюем еще тут…
— Така думка и у мэнэ.
Сунул хромой под мышку кнут, скакнул. Заглядывая Сеньке в лицо, спросил:
— А це шо за хлопчак? Бува, ни Качура?
— Не… Чубарь.
— Будемо знакомы. Левша я.
Не слыхал Сенька такого имени, но тряс его мозолистую руку с удовольствием — видал, с каким уважением посторонился перед ним дед Ива.
Глава сорок шестая
Проснулся Сенька, лапнул дедову подушку — пустая, остыла уже. Накинул на плечи полушубок, влез в чьи-то валенки, вышел из хаты. Дед Тимоха выгребал из-под ног лошадей сено, клал обратно в короб, ласково журил Искру. Кобылица, позванивая обротью, тыкалась мордой ему в шею, обдавала горячим белым паром.
— Не спится, дедусь?
— Дури, дури, — осерчал вдруг дед, замахиваясь на Искру. — Духота в хате… Охолонуть трошки вышел.
Запахнул кожух, сутулясь, силком отрывая валенки от заиндевевшей земли, потопал в хату. «Бежит от меня, как черт от ладана», — без злобы подумал Сенька, провожая взглядом до чулана его спину.
Пока дед чаевал, Сенька слетал в полицию. Зашел теперь не с парка, а с базарной площади. Еще издали заметил: ворота настежь» Одна створка, живьем сорванная с петель, валялась тут же в проходе, изрешеченная колесами, — выскакивали с пьяных глаз, некогда и оттащить с дороги.
Двор — хоть шаром покати, пустой. Охапки объедьев, кучи конского помета, обрывки веревок, проволоки, пустые бутылки, банки консервные. У забора, где стоял он вчера, валялось колесо от брички с разболтанной ступицей. Это все, что осталось от «нового порядка» в станице!
Прибежал назад Сенька, запыхался. Верхние крючки расстегнул, ослабил крольчатый шарф, — разжарился. Не терпелось выехать домой. Силясь скрыть от деда радость, проворно запряг своих коней, подседлал Искру. О том, что брички отдавать уже некому, умолчал: пускай убедится бородатый самолично.