— Галка-а да ты… — Федька задохнулся. — Вон чем занимается корявый немчик в станице, хахаль Фенин. Бекер, Бекер самый. Они подвезли меня на своей колымаге до станции, а обратно я пешком. Догнали уже вот, на повороте, и свернули в питомник.
— Много цистерн? — спросил Мишка.
— Не считала.
— На вокзале целый состав. Машинами сюда доставляют. По ночам. Чистейший авиационный бензин1 Что, а? — Федька оглядел их по очереди. — Случаем, не аэродром думают соорудить?
Возбужденный, схватил девичью ладонь, со всего маху хлопнул по ней своей лапищей:
— Галка, черт! Она вырвала руку.
— Аэродром в Озерске. А скорее всего в Кравцах. Лопатина там. Место гладкое, ровное.
— Откуда сведения такие? — Федор насторожился, подаваясь ближе к ней.
Галка откинула косу за спину, насупилась.
Странные между ними отношения. Галка, несносная на язык, с Федькой терялась; что не сходит всем, ему сходило. С первого класса вместе. Не проходило дня, чтобы Федька не колотил ее. Поревет где-нибудь за углом и — опять к нему. Перед войной только и отошли побои. От Веры Мишка знал, что она помирает по этому необузданному, скорому на кулак парню. Сама не признавалась — Веркины догадки. Догадывался, наверное, и сам Федька: в ее присутствии во взгляде у него появлялась какая-то настороженность, будто ждал чего-то, не жалел для нее желчи ни в словах, ни в усмешке.
Придвинулся Федька к обрыву, зло кусал лист лебеды. Обидно. Ему-то, секретарю подпольного комитета, не знать задания товарищей. «Корягу эту, Галку, убей, не скажет. Но Скиба? Нашел нужным умолчать».
Кажется, Галка проболталась. Аэродром — в Кривдах, склад горючего — в станице. В этом ее и «дело»
— Кто там в Кравцах из наших? — спросил он Поглядел на Мишку, к ней не оборачивался умышленно — не выдать бы своей догадки.
Поняла и Галка: хватила через край. Хотя то были ее предположения — отвела Андрея в те хутора. В каком именно остановился, и сама не знала. Но когда брели ночью бездорожно по степи, он интересовался кравцовской лопатиной. Вся ли пересыхает за лето? Не заливает ли ее осенью водой? Хитрила Галка, спрашивая:
— Анька Подгорная?..
— Эта с Озерска.
Из-за хаты донесся голос матери:
— Федо-ор, вечерять!
— Иду, — отозвался он, а сам и не пошевелился. — Кто же в Кравцах?
— Сенька! — вспомнил Мишка. — Чубарь. У Качуров жил. Не знаешь, что ли?
— Дружки с Никитой… Влипнешь за милую душу. Смерклось. В той стороне, где село на ночь солнце, дотлевала каемка малиновой тучи. Стрижи разлетелись. За балкой у яра смутно белела женская фигура.
— Ути, ути, ути, — отозвалось далеко по воде.
По голосу Галка узнала Татьяну, колхозную садоводшу, сноху деда Кашгая. Защемило в груди, к щекам хлынула кровь. Благо, темно, не заметят.
— Топайте, а то патрули, — как-то сразу скомкал разговор Федька.
Поднялся. За ним встали и Мишка с Галкой.
— Да, Галка, — вспомнил он. — Четверг завтра… Не забыла?
Она долго возилась с чувяком, выпрямилась.
— Только и звал за этим?
Усмехнулась криво; не прощаясь, спустилась в яр. Следом хотел уходить и Мишка. Федька остановил.
— Дед Ива болеет все?
— А что?
— В Панском саду он позарез нужен. Чур, ни гу-гу. Даже этой суходылой… Явка нужна. Сад густой, камыши кругом, глушь…
— А сам дед?..
— Краснопартизан, буденновец. Дня два сроку. Кстати, завтра Галки не будет дома…
Поймал в темноте Мишкину руку, крепко сдавил повыше локтя.
— Может, пойдем на свежие початки? Чуешь запах? Мишка отказался.
Долго стоял Федька, вглядываясь в смутно выступающую темень яра на той стороне балки. Белой фигурки уже не было.
Глава четырнадцатая
Весной что-то поделалось с Федькой. Работал на колхозном огороде в Лялином куту. Пропадал там вплоть до осени, пока идти в школу. Орудовали с дедом Каплием. Дед за бригадира и сторожа, а он по моторной части. Две пары мужских рук. Остальные — бабы да детвора несмышленая. Частенько наведывалась на огород и Татьяна (сама она, садоводша, обитала больше в винограднике, за ериком). Пока свекор уплетал под навесом вареники из корчажки, Татьяна ходила по валам, оглядывала посадку поздней капусты. Спускалась и к мотору. Жмурясь от расплавленной на солнце воды, поправляла косынку и неизменно спрашивала:
— Ну как, парубок?
Федька еще ниже опускал давно не стриженную голову, внимательнее приглядывался к регулятору. Слышал вызывающую издевку. Как на грех, мотор начинал чмыхать реже, с перебоями и оглушительной стрельбой.