Пропал охотничий пыл, и жалко стало Леньке — красоту такую сгубил. Еле вытащил из норы бурьянный квач, швырнул его подальше. «Гляди, лисята есть», — подумал с горечью. Сел на глинистый взлобок, который когда-то лиса нагребла из норы. Жульбу, положившего на ногу голову, ни с того ни с сего оттолкнул.
Из-за бугра вывернулись двое верховых. Подскакали. В папахах, защитных штанах и с белыми повязками на рукавах. Полицейские. Молодой, с черным кудрявым чубом, горячил белую гладкую кобылицу.
— Здорово, охотничек. Кобель взял али дохлая валялась?
Ленька заслонился ладонью от солнца. Острые частые зубы паренька хищно ощерены, а глаза, большие, красивые, светились застенчиво.
— Дохлая.
— А приказ читал? Охота всякая запрещена. Кудрявый двинул острым подбородком, отводя застенчивые глаза свои в сторону.
— Неграмотный я.
Приветливо подмигнул Ленька — ему так не хотелось оставлять этот шутливый тон.
— Оно и видать… сову по полету, а тебя — по соплям. Полицай рубанул плетью кобылицу. Подбородок задвигался чаще.
В разговор встрял и другой, постарше на вид, скуластый, с выгоревшими за лето до бронзы усами.
— Виткиля сам? 3 станыци?
— Чего спрашиваешь… Не знает он. — Голос кудрявого с каждым словом набрякал хрипотцой. — А кобель добрячий…
Уловил Ленька, как он потянулся к кобуре, вскочил, загородив собою Жульбу.
— Проезжайте своей дорогой, — сказал спокойно, удерживая дрожь в коленях.
Острозубый опять усмехнулся, утирая ствол нагана о рукав черной сатиновой рубахи, будто яблоко, которое хотел укусить.
— Та хай ему грец, ввязався, — вступился кубанец, трогая сапогами буланого лысого конька. — Воронок, чуешь?
Имя это Ленька не раз слыхал у себя дома. Тут же припомнилось, каким особым тоном произносил его отец в разговоре с Никитой и дядькой Макаром. Отличал всячески перед другими, ставил в пример. И неожиданно сами собой нашлись слова:
— За собаку… с моим батькой разговор будешь иметь, Качурой.
Отпустил онемевшими пальцами ошейник Жульбы, сел на старое место. Глаз с полицаев не спускал.
— Ты брательник Никишкин?!
Бледные сухие щеки острозубого побурели, девичьи глаза застенчиво потупились.
— Чего? Казав тоби… Зроду влыпнышь с тобою… — наседал на того кубанец.
— Та я пошуткував, — по-хохлачьи заговорил и Воронок, еще больше краснея, но наган вдел в кобуру ловко, умело.
Полицаи тут же крутнули лошадей и галопом скрылись в балке.
Ленька подставил ветру разгоряченное лицо и долго еще отплевывался, будто раскусил что-то горькое.
Глава восемнадцатая
Садилось солнце, когда Ленька подошел к Салу. Остановился на мосту. Облокотись на перила, слушал бугаиный переклик в камышах. Истухающая заря выкрасила воду в свои цвета. Щурясь, определял разницу в тоне. Отражения горячих и холодных тучек в воде плотнее, темнее. Масляная гладь воды придает особую им свежесть и чистоту. Вспомнилась Вера. Давно он ее не видал…
По мосту кто-то шел. Не хотелось поворачивать голову, но тяжелые, крепкие руки ухватили его сзади за шею. Вывернулся: Мишка!
— Зорькой красуешься? А я иду… Вон, по-над Салом… Вроде Ленька, думаю. Должно, на охоте был… А добыча где?
По тому, как Мишка спрашивал, бегло оглядывая с ног до головы, понял, что встреча эта даже и его смутила.
— О, финка какая! — заинтересовался Мишка, вытаскивая ее из-за пояса. — Колодочка наборная. Из целлулоида, а?
Нож этот у Леньки давнишний, до войны еще выточил ему местпромовский шофер. И не раз Мишка его вертел перед глазами, даже на охоту таскался с ним.
Водворил Ленька на место злополучный нож, спросил, кивая неопределенно:
— Идешь?
— Да, потопали.
Поднялись на яр. Из садов навстречу вывернулась Картавка. Возвращалась сводня из раздобыток — в цветастой нарядной шали, юбке сатиновой и не надеванных, еще мелких галошах на шерстяной чулок. Сошла с дорожки в колючку, в пояс поклонилась Леньке; ткнула вслед щепотью — оградила от нечистого легкую дорогу молодому пану Качуре.
Хотел Ленька ее пугнуть матюком, но, заметив, что Мишка не видал всей этой процедуры, воздержался. Заслоняясь от веток, шел и мучительно ждал дальнейшего» разговора. Догадался сразу, еще на мосту, что Мишка встретил его не случайно. А то и поджидал, пронюхав от кого-нибудь из соседей, что он с собакой ушел в степь. Чего хочет Мишка? Жаром обдало щеки при мысли, что подослать мог и Федька Долгов…
В середине июля, перед эвакуацией, Федьку вызывали в райком комсомола. Ну, Федьку — понятно: секретарь школьной организации. Мишку вызывали тоже. Но ему было строго приказано ехать с матерью за Волгу. Боялись за него, ясно. Отец четыре шпалы имеет, комиссар. Известен всему Салу еще с той войны, гражданской. Вызывали и Галку Ивину. Федька и Галка помалкивали, о чем велся у них там разговор. Понимал Ленька, понадобились они не для эвакуации. Его, Леньку, обошли, хотя он тоже был членом комитета.