Сбросила с головы одеяло — духота. Возле сарая топтался дед. Зачем-то вылез из опорков, обулся в рабочие сапоги, и душегрейка на нем засаленная, латаная, в которой он лето, весну и осень проводит в саду. Став на цыпочки, стащил с крыши косу. «Бурьян косить», — подумала удивленно.
— Эй, стукалочка, кончай ночевать!
Когда-то дед в добром настроении называл ее Галочка-стукалочка; с годами позабыл это прозвище, туг вспомнил! Это удивило внучку еще больше.
— Вставай, вставай. Корова еще не доенная. Выбрасывая, как цапля, длинные, сухие ноги, обогнул лужу, пошел на огород.
Скрипнула чуланная дверь. Вышла Вера, заспанная, в стареньком, горошком, сарафанчике.
— Дождик! — скривила рот.
Поежилась, прикрывая голые плечи рушником. Увидала, что Галка не спит, влезла к ней под одеяло.
— Ждала, ждала вчера… Боязно одной. Ты не стучалась? Крючок я накидывала.
Обняла ее, счастливо улыбаясь, прижалась к теплому телу.
— А Мишка не был разве? Щека у Веры загорелась.
— Ну, был… Они только крошечку посидели…
— С кем?
— С Федькой, с кем же… Честное комсомольское, не веришь?
Галка, чтобы досадить ей или хотя бы на самую малую долю укоротить девичье счастье, усмехнулась:
— Сказывай…
— Ну, спроси, спроси. — Вера готова заплакать. — Придут вот… И могу сказать, говорили о чем. Склад тот в питомнике взорвать, вот! Тол есть уже. Шнура взять негде.
«Подрывники. — Галка прихватила зубами край одеяла. — Чего болтают при этой цыпе…»
— Какого шнура? — спросила с деланным равнодушием.
— Ну, какого… Электрического, наверно. Мишка настаивал… поручить Леньке Качуре. Шнур достать. В полиции на складе… А Федька — против…
С непонятной для Веры злостью Галка сорвала одеяло. Одевалась торопливо, не попадая в рукава кофты. Долго искала чувяк. Вспомнила, что кинула его в петуха, полезла в палисадник. «Завтра же, вернусь, потребую заседания… Болтуны!» Прыгая, помыла в луже ногу, обулась.
— Растапливай в кухне. Подсохнет, за бурьяном с тачкой поедешь. Вишь, дед-косу настроил?
Управившись с пшенной кашей, дед Ива тщательно облизал деревянную, почерневшую от давности ложку, отложил на свободный край стола. Разговор затеял совсем неожиданный:
— Вы тута, девки, поглядывайте за хозяйством. Не махонькие, вон дылды какие.
— А сам куда? — Галка покосилась на него.
Выцветшие, в красных прожилках глаза деда бегали вокруг да около, не решаясь встретиться с колючим взглядом внучки.
— Дело мое звесное… стариковское. В сад. И берданку сулили обратно, и вообче… Сам комендант ихний. К тому же и… паек положен.
— Да ты же… хвораешь, — не нашлась сразу Галка, отставляя недопитую чашку с калмыцким чаем.
— Хвораю.
— Понимаешь… это — работать на фашистов, а?
— Как то есть не понимаю? На их, — опять согласно закивал дед.
Галка, не спуская с него сузившихся глаз, медленно поднималась на ноги, и еще медленнее к ее позеленевшим щекам приливала кровь.
— Спятил, старый… Да ты знаешь, каждая пригоршня зерна, собранная для фашистов нашими руками, каждый клок сена, даже твое червивое яблоко и то… Это же пуля, снаряд!.. В наших. В сына твоего, а моего батьку! Читал сводку? К горлу враг подбирается. А ты?..
Пока внучка выговаривала, дед сидел на табуретке, как на каленой сковородке. Табак просыпался на колени, слюни не брали серую оберточную бумагу. Порывался все вставить слово, но потом отмахнулся. Кое-как слепил цигарку, не прикуривая, пристроил ее за ухо. Когда Галка стала вспоминать о сыне его, не выдержал: вскочил, сорвал с гвоздя шапку, ремень с болтавшимся садовым ножом в кожаном гаманке. От злости не попадал концом ремня в железную пряжку. Лицо посинело от натуги, по изрезанному морщинами лбу, поперек, черной кровью налилась жилка. Оторвал глаза от проклятой пряжки, заговорил хрипло, с перерывами, будто ему перехватили обросший серой шерстью кадык:
— Тоже… паскуда… линию подвела! Поживешь… с мое…
Подпоясался, остыл немного:
— На ночь тесто учини. Бурсаков свежих доставь туда. Ай не чуешь?
— Пайком проживешь.
Потоптался Ива возле порога, шевеля побелевшими губами, плюнул себе под ноги и выскочил из кухни на волю, будто кипятком его ошпарили.
— Проваливай! — вдогонку прокричала внучка.
Вера сидела, наклонившись к стакану с чаем. Вчера Мишка битый час провел тут в кухне с дедом наедине. Догадалась, о чем шла у них речь, — теперь и у нее, Верки, есть от Галки хоть маленькая, да тайна.