— Мишка, давно хотел тебе открыться… Ты не знаешь этого… Не испытал еще. У вас с Веркой просто дружба, но все это не то. А у меня… Я уже мужчина, понимаешь? Хожу к ней, как к жене. — Увидал, что Мишка опустил голову, сбавил пыл: — Не знаешь ее. Из нашего колхоза, садоводша…
Мишка «ее» не знал, да и не подозревал ни о чем. Вспомнился недавний разговор с матерью. Как-то после Федькиного ухода она спросила: мол, с кем из девушек Федор проводит время? Вопрос обычный, но сам тон и осуждающий ее взгляд, каким она посмотрела вслед Федьке, удивили тогда Мишку. Что она имела в виду?
Скрипя зубами, Федька усиленно разминал ушибленную ногу. Он понимал состояние друга и давал ему время оправиться от смущения.
— Вернутся наши, с фронтом пойду… Все припомню им, гадам! Не истязать, а наверняка бить буду! До самого логова дойду! А ворочусь — к ней, Татьяне… Знаю, она ждать будет.
Снаружи загремел засов. В дверь просунулась багровая, гладко выбритая рожа баварца.
— Берк-у-тоф! — раздельно выкрикнул он.
Мишка поднялся. Помог встать на ноги и Федору. Обнялись друзья. Неумело ткнулись друг другу в щеки сухими, потрескавшимися губами…
Глава тридцать вторая
Коридор полутемный, на обе стороны крашеные и обитые черным дерматином двери. Людских голосов не слыхать: где-то треск пишущей машинки. За спиной спаренный топот кованых сапог. Дошел Мишка до развилка, невольно, с замиранием придержал шаг. Налево? Направо?
Холодный рубчатый ствол автомата подтолкнул в левое плечо. Сердце учащенно забилось, пальцы сами собой до хруста сжались в кулаки. «Хорошо бы, не догадались связать… Сразу чтобы… Я им улыбаться не стану, как в полиции… Стулом или чем там… Попадется под руку что… Собаки!» Прибавил шагу.
В спину ударил неожиданно свет. Дневной, голубоватый. Немецкий окрик и потом уже по-русски, вежливо:
— Пан Беркутов, прошу сюда.
Солдаты расступились, пропуская. Двери приемной коменданта — настежь. Держась за ручку, стоял в проходе тот мальчишка-офицер, с родинкой на щеке, Вальтер. Взгляд приветливый, влажно белели на свету зубы, открытые такой же приветливой улыбкой. «Улыбается, гад», — нахмурился Мишка, оглядывая пустую приемную.
— Сюда, сюда, прошу. — Офицер открыл обитую красным дерматином дверь кабинета.
Еле слышно щелкнул за Мишкой английский замок. В кабинете — никого. Вспомнил зашарпанный «кабинет» начальника полиции. «Хозяева пороскошнее живут своих холуев». Поражало обилие голубого: бархатные шторы на окнах, от потолка до самого пола, кресла обиты этим же бархатом, им же накрыт и стол. Строго глядел на Мишку со стены фюрер. На столе — из красного мрамора огромный письменный прибор с фигуркой обнаженной женщины-купальщицы и такого же цвета пепельница-черепаха. На спине у черепахи дымилась коричневая сигара с золотой наклейкой. Тонюсенькая сиреневая струйка дыма, извиваясь, тянулась вверх и где-то на полпути к потолку незаметно растворялась. Глядя на нее, Мишка понял: помещение оставили перед его приходом… Покосился на тяжелые складки бархатной портьеры за креслом, прикрывающей вход в другую комнату, — когда переступал порог, явно видел ее колышущейся. «Туда ушел», — догадался он.
За открытым окном в палисаднике отчаянно дрались воробьи; серым кишащим клубом упали они с крыши на облитую полуденным солнцем зелень молодого клена. Зелень до того яркая, что у Мишки заломило глаза. За-жмурился невольно, прикрываясь ладонью. Сквозь воробьиный галдеж услыхал свист. Свистнули еще, погромче. Силясь унять охватившее волнение, придвинулся к окну и тотчас, не оборачиваясь, почувствовал, что в комнате он не один. Притворно кашлянул в кулак, делая вид, что любуется воробьиной свалкой.
В створке портьеры стоял человек. Затаенное и непонятное светилось в прищуре иссиня-черных южных глаз, губы прикушены. Не сразу Мишка признал в нем коменданта — видел его на площади в темных световых очках, мундире. Выдал шрам.
— Вот ты какой… Беркутов.
Комендант взял из пепельницы дымящуюся сигару, развалился в приземистом широком кресле. Голубой шелковый халат придавал ему сходство с русским барином (бар Мишка знал из книг да кино). Дым втягивал глубоко и часто, будто боялся, что сигара погаснет. Кусочком желтой замши протер черные очки, насадил на горбинку носа, снял опять. Руки полезли в один ящик стола, потом в другой… Кивнул на кресло против себя, пододвигая коробку с сигарами.
— Кури. Французские.
Мишка покачал головой, но в кресло сел.
— О, — удивился отказом комендант. — Лет сколько тебе?