Ленька прошел к ним, бесшумно подвинул стул к Сеньке, сел. Остался Мишка один, лицом к лицу со всеми. Галка повернула бумажный колпак на стекле лампы в его сторону. Люди за ее спиной оказались в темноте, похоже, как со сцены глядишь на сидящих в зале. Понял: не положено ему видеть эти лица!
Галка что-то опросила. Сдвинув плотнее брови, стукнула об стол карандашом, повторила вопрос.
Ну да, что же они еще могли спросить! Челюсти свело от напряжения. Да, это суд!
Начал Мишка с летучего заседания подпольного комитета — за хатой у Долговых. Там он получил от секретаря первое свое задание — убедить деда Иву возвратиться в Панский сад. Сторожка дедова отводилась для явки (Галка в этом месте подняла на него сощуренные глаза, а Вера наклонилась к листу бумаги еще ниже). Там же явилась у них мыслью налете на склад. Потом подготовка — поиски взрывчатки, подрывного шнура. Арест, допрос в полиции. В гараже, когда Долгова приволакивали каждый раз полуживого, у него созрело решение не дать палачам издеваться над собой. Лучше умереть. Когда шел на допрос, бога молил, чтобы оставили ему несвязанными руки. Так Мишка и сказал: «Бога молил». Этим вызвал улыбку у военного. Кольнуло радостью. Где он видал эту улыбку? Подробно передал и разговор с комендантом. Говорил, а сам искоса поглядывал на Сенькиного соседа, ломая голову: где все-таки они встречались?
Махнула Галка рукой: садись. Повернувшись, молча оглядела присутствующих.
Взял слово Ленька. Вышел на свет, оправляя вельветовую куртку. Длинные пальцы мелко дрожали, кожа смуглых щек покрылась пупырышками: знобило его.
— Все, что он тут говорил… Беркутов… все верно. И как я обещал достать шнур, и как схватили их, да и допросы… В начальника полиции… Качуру, пустил табуретку, тоже верно. Вот такой синяк под глазом носил. Пятак старинный все прикладывал, чтобы сошло быстрее.
— Поймал господин гильфполицай. — Военный опять улыбнулся.
Окающий голос и улыбка эта мгновенно воскресили у Мишки в памяти подвал полиции. «Он, тот пленный!» Вспомнил смутно и разговор: о Галке что-то… «Ну да, хотел и написать ей, да нечем…»
— Одно непонятно, — Ленька глянул на Мишку, — за что тебя комендант ромом угощал?
Мишка попробовал отшутиться, но вышло несуразно:
— Пить хотел.
Ленька положил на стол кулаки.
— Пить… А чего это так любезно раскланивался с тобой у ворот переводчик, Вальтер?
Вера, мельком взглянув на Мишку, испугалась резкой перемены в его лице: плотно сжатые губы обмякли, скривились в улыбке, какой она у него никогда не видела. Нет, видела, в тот день, когда они с Ленькой встретили его возле почты…
— А ты встань, — строго сказала Галка.
Пылу у Мишки хватило только на то, чтобы подняться с табуретки…
Когда Ленька, проводив Мишку, вернулся в горницу, говорил Андрей:
— …А парень он впечатлительный, совестливый. Малейшая фальшь с его стороны — все на лице. Непричастен он к гибели Долгова. В этом я уверен. Уверен в он в себе, что не виноват. Да и выдавать-то… некого, собственно говоря. Схвачены они с поличным. У этого и наган был в кармане. Думаю, расстрелять обоих немцам нет расчета. Гестапо уверено, что Скиба обитает постоянно здесь. Так что их ожидает еще работа. И нужен помощник. Они и остановились на Беркутове. А с ромом этим и любезностями действительно… Почему он. не сказал сразу нам? Запутанное дело, черт возьми…
— И тут запутанного нема ничего, — отозвался Скиба. Галка повернула было свет в его сторону, но он отмахнулся.
— Выпил и выпил. Беда не здоровая. А вот, ежели, скажем, за что он оставлен ими… Тут и корень. В него и глядеть нужно нам всем. Он и сам может не знать. Да и наверняка не знает. Фашист в таком деле тонок — опыт имеет. Что-то в хлопце нашли такое… Ну, может быть, и это самое впечатлительное, совестливое. И будучи на воле, такой рук не сложит. А этого им и надо. Он как приманка зараз, живец. Этим нам и опасен.
— А не очутится он у коменданта сейчас? — Галка с тревогой глянула на Леньку.
— Нет.
Об этом Ленька позаботился. Братья Долговы и человек пять своих, ярских, еще с вечера расставлены в таком порядке, чтобы каждый Мишкин шаг в станице был известен им.