Вере вовсе не угрожала опасность. Когда закрылась за Ленькой тяжелая дверь, она вдруг почувствовала в себе какое-то облегчение. Ожили руки и ноги. Податливее стало и лицо, стянутое до этого, будто умылась только что сальской водой. Попробовала — улыбка получается. Жаль, нет зеркала: какая она, улыбка? Выбрала момент, куснула губы. Обрадовалась, взгляд его вовсе не похож на взгляд рыжеусого немца, что во дворе…
К ее удивлению, офицер, оставшись наедине с ней, утратил свою прежнюю резкость. Стоял, выстукивая по корке книги белыми длинными пальцами какой-то марш, собирался с мыслями. А на красивом худощавом лице и во всей подтянутой фигуре его заметна даже какая-то не-решительность. Это Вере придало больше сил. Осмелела настолько, что спросила:
— Мне бы знать место, где работать.
— Пани Вера желает видеть свой кабинет? Это здесь, в этой комнате. Вот столик.
— А машинка?
Вальтер вскинул брови:
— Надо выйти, пани Вера. Прошу.
Открыл дверь, пропустил ее вперед. Комнатка узкая, с одним зарешеченным окном, выходящим во двор. После нарядной светлой приемной здесь мрачно и пусто. Два одинаковых грязных сейфа по углам, низенький столик и табурет. Особую мрачность придавал черный длинный футляр на столе.
— Вы не пугайтесь, пани Вера. Здесь вам быть мало, когда печатать. А остальное время — в приемной.
— Я и не пугаюсь вовсе.
В доказательство Вера с живостью присела на табурет, примерилась. Хотела снять и футляр с машинки, но он на замке.
— Можно, попробую? — пошевелила пальцами. — А то все лето не тренировалась.
— Пани Вера, — скривился Вальтер, — лучше я вам покажу еще что-то… Пойдемте.
И совсем ребячьим движением, как делал Мишка, взял ее за пальцы, поставил на ноги. Так и вывел, не отпуская, из этого склепа.
Вошли в дверь напротив. Это не кабинет — жилая комната; чуть поменьше приемной, такая же чистая, веселая, полная зеленого света — выходит тремя окнами в палисадник. Посредине, под богатой цветастой скатертью, — круглый стол; кровать затянута тончайшим тюлем; оттоманка, кресла. Над кроватью от потолка — персидский ковер темно-красного цвета с неясными узорами. На нем — крест-накрест — ружья, клинки, длинноствольные пистолеты отживших времен. Всю противоположную стену занимает другой ковер, яркий, светлый; сцены барской охоты с собаками. На книжном шкафу и резном буфете свалены чучела птиц и зверушек. «Как у нас в биологическом кабинете», — подумала Вера и вдруг вскрикнула, подалась к Вальтеру. Из-за шкафа выглядывала, оскалив пасть, волчья голова (Вера подумала, что это комендантова собака).
Вальтер весело рассмеялся:
— Не пугайтесь, сейчас укротим этого зверя. Двинул чучело волка подальше в угол, накинул на него плащ. Усаживая ее в кресло, как бы извинялся:
— Я не охотник, пани Вера. Наследство так сказать… Только место занимает да пыли больше от всего этого хлама. В подвал давно бы пора свалить. — С каким-то ожесточением толкнул оконную створку. Расстегнул пуговицу тесного мундира, освобождая шею, вдыхал с наслаждением еще не горячий уличный воздух.
Вера удобнее опустилась в мягком кресле; лишь бы не сидеть без дела, попросила разрешения поглядеть альбом, массивный, с медной тусклой от давности застежкой. Вслух читала надписи на открытках с видами Франции, Швейцарии, Италии и Германии.
Вальтер опустился в другое кресло. Усмехаясь, сказал:
— Если бы послушали вас на Рейне, умерли бы от смеха.
Вера взглянула на него исподлобья, недовольно поджала губы.
— Не дуйтесь, пани Вера, ей-богу, правда.
— А откуда вы так хорошо знаете наш язык?
— Я р-русский…
По тому, с какой иронией, не то с сожалением он протянул слово «русский», Вера не поняла, шутит или говорит всерьез. Хотела уточнить, но он достал из футляра скрипку и пристраивался у раскрытого окна играть.
Сильным движением взял аккорд — полилась знакомая Вере мелодия. Тревожно забилось сердце. Смотрела на чужого человека, видела своего — Мишку. Потому, наверное, и не удавалось видеть в этом человеке врага, какой явился на ее, Верину, землю с одной целью — убивать. Даже нашла, что они похожи с Мишкой, не лицом, а мыслями, своим презрением, ненавистью к старому, отжившему. Только Вальтер терпит «хлам», покоряется чьей-то чужой воле, а Мишка бы не стерпел…
Вера с радостью поняла, что скрипка поможет ей завязать разговор о Мишке. Так все неожиданно легко слаживается! С нетерпением ждала, когда он опустит смычок. И вдруг испугалась она этого разговора. Что даст он ей — горе, радость?