— Пани Вера, пани Вера…
Вера вздрогнула. Вальтер стоял возле ее кресла и промокал платком лоб. Не слыхала, когда он перестал играть.
— Вы так слушаете музыку, пани Вера, — шепотом почему-то сказал он. — Не ожидал…
Не поняла Вера, комплимент это или что другое, да и разобраться не было у нее времени. Указывая глазами на скрипку, сообщила:
— В станице есть скрипач…
— Пан Беркутов? Я слушал его. Возле обрыва… Игра страстная, сильная… Но нет школы, техники. Берет на слух.
Вальтер положил скрипку на стол, расстегнул ворот мундира.
— Он собирался в консерваторию…
— Вы знаете его?
Вера придержала дыхание.
— Учились в одной школе… И живем рядом…
По коридору кто-то пробежал. Вслед — еще шаги, четкие, важные. Вальтер, построжав глазами, застегнулся. Проверив на ощупь, все ли пуговицы на месте, пригладил растрепавшиеся волосы.
— Комендант. Представлю ему вас, пани Вера. Верины голые руки вдруг перестали ощущать колючую ткань подлокотников.
Глава пятая
В субботу Сеньке повезло: сыпанул дождь. Обрадовался, не ожидая обеда, ушел из бригады в хутор. Дома заторопил мать, чтобы нагрела воды. Терся мочалкой, с мылом. До красноты. В руки за лето въелась проклятая колесная мазь, даже мочалка не брала. Попробовал песком.
В чулан полезли индюшки. Мать кинулась на них с тряпкой.
— Курыш, курыш, поблуды!
— Не даешь индюшкам на ночь?
— Нехай идуть в степь, оно само зараз коники мокрые.
Сорвала Чубариха с гвоздя кнут и наладила их со двора.
Наскоро вытерся Сенька рушником; тазик с грязной водой хотел выплеснуть с порога. Налетела мать, замахала руками:
— Осатанел чисто! Тут и без тебя грязищи… Вон туда ее, в ровчак.
Пришлось Сеньке топать через весь двор к канаве. Хотелось как поживее: минута каждая на учете. Штаны, сапоги и чистую рубаху — красную в полоску — надел мигом. Волосы расчесал на ходу, пятерней.
Проглядела Чубариха, как сын выкатил на улицу велосипед. Крикнула уже вслед:
— А вечерять?
Сенька задымил цигаркой, нажимая на педали. Дождь прибил пыль на дороге. А выглянуло солнце — просохло враз. Шины только шипят, да похрустывает корочка не хоженной еще после дождя обочины. Развернулся около школы, проехал мимо хаты, где жила Аля. Возвращаясь по своему следу, издали заметил выгоревшую челку за плетнем. Заслонившись рукой от солнца, девушка наблюдала за ним. Головы не повернул — крутнул за угол, слез. Возился с педалями, будто что-то неладно. Увидал ее тень, скользнувшую под переднее колесо. Аля, сжав руки, стояла возле серого камня, врытого на углу плетеной огорожи: не ожидала, что он остановится. Делать нечего, назад не убежишь. Подошла смело, спросила:
— Велосипед можно?
Оглядел Сенька ее коричневое в обтяжку платьице, выразил сомнение:
— Платье больно такое… Неудобно.
И сам не знает, как сорвалось с языка:
— Могу и я… Тяжесть у вас не здоровая.
Не успел Сенька опомниться, Аля сидела уже на раме; болтала ногами в тряпочных босоножках, примериваясь, не попасть бы голыми пятками в спицы.
Не дышал парень. Давил на педали изо всей силы, какая была в ногах. Дорогу заслоняла ее голова. Не тревожил, прилаживался сам.
Из проулка вывернулась стая девчат. Зарябило от цветастых платьев у Сеньки в глазах, ноги сами перестали вертеть. Растерялся от неожиданности.
— Вон… девчата наши…
Аля быстро повернула к нему лицо. Синие глаза сузились, губы насмешливо разошлись, оголив мелкие ровные зубы.
— А ты испугался?
Сквозь землю готов провалиться Сенька. Сгорая от стыда, буркнул в ответ что-то. Девчата бы настоящие, а то так, мелюзга, возле окон еще трутся да из-за плетней подглядывают, как старшие целуются.
В хутор не поехал. Свернул на безлюдную, малоезженую дорогу, ведущую мимо колхозного двора в балку. Молчали оба. Зато дело у Сеньки наладилось: и дышал свободнее, и послушнее стали руки, ноги.
Солнце садилось. Оно уже коснулось горячим краем синей выгнутой спины Мартыновского бугра. Сенька глядел на закат завороженными глазами, а ноздри ловили изведанный, страшно знакомый запах, исходивший от Алиных волос, загорелой шеи, коричневого платья. Знал запах своих хуторских девчат. Стоишь в паре в третьего лишнего, а тебя шибает жировкой или парным молоком. А у этой — не то. Запах знойного солнца, дорожной пыли, степного ветра и даже чуточку вроде бы полынной горечи…
Спустились в балку. Потемнело. Белой холстиной по дну ее стелется накатанная дорога. Придавил на педали — ветерком прохладным — ударило в лицо, Аля зябко повела плечом, придвинулась ближе.