— Митинговать на площадь…
Никита щерил редкие зубы, вертя самокрутку.
— Что?
Ленька едва удержал набрякший кулак. Страшно обрадовался, увидав через оконце в калитке огненно-рыжий чуб Федьки Долгова.
Глава шестая
Вера бросила вязанку около печки. Облегченно вздохнула. Плечи и руки горели огнем. Сквозь навернувшиеся слезы разглядывала розовые волдырики на ладонях. Хотелось плакать, и не просто плакать, а реветь. Стащила старенькую косынку с выгоревшими цветами — тугая, удивительно светлая и пушистая коса скатилась по спине. И разревелась бы, если бы не шарканье ног и не покашливание деда Ивы.
— Чего, девонька, носом дергаешь?
Вера, не оборачиваясь, вытерла слезы, глядела испуганно и настороженно на вытянутую дедову тень.
— Нужда тебя носила. Полегчает, накошу сам. Кизяки вон из прикладка пока берите, говорю вам.
Дед Ива закашлялся, со стоном, ощупывая грудь под расстегнутой сорочкой, поясницу.
— Хворость окаянная вчистую одолела. Хитровато стрельнув в сторону Веры маленькими, желтыми, как копейки, глазками из-под полынных навесов бровей, он спросил безразлично, чтобы не спугнуть жалостливый девичий взгляд:
— Иде эт она, ветренка, шляется цельными днями? Знает, дед то и гляди дуба даст. Да и времена ноне не таковские…
Из-под руки, черной, узловатой, поглядел на солнце, клонившееся к вечеру, охая, согнулся в три погибели и скрылся за низенькой кухонной дверью.
Вера ждала большего: станет еще старый расспрашивать о вчерашнем ночном госте, которого Галка кормила в потемках на веранде. Уж его-то не заметить не мог, — ходил трясучей тенью по двору, натужно покашливал, похоже, давал знать об опасности. Да признаться, она и не особенно верит в его «хворость». До прихода немцев бегал как молодой, гонялся в Панском саду за ребятишками (он колхозный сторож), а теперь — на тебе — захворал. Дважды приходили какие-то люди из комендатуры, велели вернуться в свою сторожку в Панском саду, — отказывался, ссылаясь на болезнь. Хитрит, по глазам видно, хитрит.
Вера тоже оглянулась на солнце — тревога деда передалась и ей. Скоро вечер, а Галки нет. Обещала быть к обеду. И ушла ночью. Куда, что за «дело» у них, Вера тоже не знала. Догадывалась, что ветер подувает от Федьки Долгова, их школьного комсорга. Побывал он «мимоходом» вчера. Когда из Салу принесла воды, они вдруг оборвали разговор. Явно, она им помешала. А вечером, как постучать в калитку тому неизвестному, Галка попросила, чтобы она не дула губы, придет время, и ей, Верке, найдется «дело». Обидно, что школьные товарищи не доверяют ей; в то же время она сама чувствовала, что у нее не хватило бы духу, как у Галки, пойти куда-то ночью.
Был бы рядом Мишка!
С ожесточением резала лук. Лук не вызрел, но сердитый: лез в глаза, в ноздри. И не понять, отчего текли у девушки по разгоревшимся щекам слезы. Картошка в чугуне закипела. Попробовала вилкой — твердая. Нагнулась за бурьяном. Сжалась вся, услышав позади крадущиеся шаги; не успела обернуться: чьи-то холодные, пахнущие речной тиной руки сдавили виски.
— Ой! — слабо вскрикнула. — Кто это?
Вгорячах подумала — Галка, но руки… Девичье сердечко часто-часто забилось, как у пойманной веснянки. Вырываясь, силилась разнять их, всхлипывала по-детски, не то плача, не то смеясь, но сознаться, что угадала, не хотела.
— Пусти! Пусти! Обессиленная, созналась:
— Ну, Мишка-Мишка захохотал на весь двор.
— Как ты очутился здесь? — Вера испуганно огляделась.
— Через огород. Купался.
Потемневшие от воды волосы его торчали мокрыми сосульками, голубая майка с белым воротничком и шнурками на груди прилипла к телу. Приглаживая волосы, спросил:
— Ты чего?
— Лук резала… злой, собака.
Уловила его взгляд, спохватилась, заливаясь краской; на ней было старенькое платье.
— За бурьяном ходила…
Сбегала в дом, переоделась. Выбрала белое, в каком прощалась. Застегивая на боку крючки, подошла удивительно похорошевшая от нарядного платья и волнения. Мишка раздувал заново огонь.
— Ты же уехал… — она присела на скамеечку. Огонь с треском вспыхнул, обдав Мишку жаром.
— Уехал… Перехватили нас под Котельниковом. Подводу отняли, а нам по шапке… А вы как тут? Кто из хлопцев в станице остался? Долгов здесь?
Вера кивнула.
— А Ленька?
— И Ленька, кажется…
Обирала складки платья, выдергивала какие-то ниточки. Выходило, ее не интересует, в станице Ленька или нет.
— Меня, гады, хотели с собой взять, подводчиком. Ночью удрал. Спасибо, мама ждала.