– Конечно, – ответил я, и это была правда. Я не надеялся, что Арти пойдет со мной в дом. Думал, он просто посидит в машине и подождет, как ждал возле дома дяди Эла.
– А ты смельчак, Чарли, тебе это известно?
– Никакой я не смельчак, – ответил я. – Будь моя воля, сидел бы сейчас за стойкой бара в Канарси и смотрел телевизор. А такая жизнь не по мне, ты уж поверь.
– Я знаю, – сказала Хло. – Я не это имела в виду.
– Поехали, пожалуй, – предложил я.
– Ты так считаешь? – проговорила Хло, снова выглянув в окно.
– Раз он до сих пор не появился, значит, вообще не придет.
Хло вздохнула.
– Да, наверное. Надеюсь, с ним ничего не случилось. Он чертовски славный парень.
– Знаю, – ответил я.
– Он берет пример с тебя.
Я уставился на нее.
– Арти? Берет пример с меня?
– А что в этом такого?
– Я–то думал, все наоборот.
Хло засмеялась.
– Ты совсем не знаешь себя, Чарли, – сказала она, тронула «паккард» и, забыв посмотреть по сторонам, вклинилась в поток машин.
***
Девять часов.
Похоже, никакого въезда в Хьюлетт–Бей–Парк не существовало вовсе. Около часа назад мы подкатили к этому населенному пункту и с тех пор колесили вокруг него, неизменно возвращаясь на одну и ту же улицу – темную, наполовину перегороженную шлагбаумом и снабженную двумя дорожными знаками «кирпичом» и большим щитом с надписью: «Одностороннее движение. Въезд запрещен». Насколько я мог судить, за шлагбаумом начинался Хьюлетт–Бей–Парк, но мы так и не сумели отыскать путь в город.
Когда мы вернулись на это место в четвертый или пятый раз, какой–то кативший впереди «кадиллак» как ни в чем не бывало объехал шлагбаум и двинулся вдоль по улице. Я посмотрел на Хло, а она – на меня, и мы подумали об одном и том же. И шлагбаум, и дорожные знаки были самодельными. Таким образом этот городок для избранных оберегал себя от туристов и прочего сброда.
– Что позволено «кадиллаку», позволено и «паккарду», – изрек я. Вперед!
– Верно, – ответила Хло, и мы миновали шлагбаум.
Здесь была другая планета. Дома, окруженные изгородями высотой в человеческий рост, с вальяжностью богатеев нежились на до обидного обширных участках земли. Уличных фонарей почти не было, но многие подъездные дорожки, мимо которых мы проезжали, освещались голубоватыми или янтарными лампочками.
Тротуары, разумеется, отсутствовали, ибо кто же в этих местах станет ходить пешком? Названия улиц тут были написаны сверху вниз на зеленых щитах, висевших на каждом углу, но не бросавшихся в глаза, а перекрестки обходились без вульгарных светофоров. Мы искали Колониел–роуд десять минут и за это время не увидели ни одной едущей машины.
Дом 122 был под стать улице. Построенный в колониальном стиле, он стоял посреди маленькой плантации. Белые колонны тянулись вдоль белого дощатого фасада, на котором выделялись черные оконные ставни. По обе стороны от широкой парадной двери висели горящие каретные фонари, и точно такие же размещались на столбах вдоль извилистой подъездной аллеи. Дом был окружен обычной высокой изгородью и излишне просторной лужайкой. Окна первого этажа светились, второй этаж был погружен во мрак.
– Давай проедем немножко дальше, – сказал я Хло. – Остановись за следующим углом.
На этом перекрестке был светофор – тусклый, как огонек в коктейль–баре в полночь. Мы проехали мимо него, и Хло остановила «паккард» возле изгороди в темном местечке, куда не доставал свет фонарей.
– Если я не вернусь через полчаса, ты, пожалуй, не жди меня. Попробуй добраться до Арти своим ходом.
– Будь осторожен, – сказала Хло.
– Разумеется, я же не сорвиголова.
Изгородь была так близко, что мне пришлось вылезать из машины слева. Мы с Хло постояли минуту, и тут, похоже, оба испытали некоторое странное чувство, или, во всяком случае, я его испытал. Наконец я сказал:
– Скоро вернусь.
– Пожалуйста, осторожнее, Чарли, – попросила Хло, сделав забавное ударение на слово «пожалуйста».
Я испытал неловкость и ответил:
– Постараюсь.
Хло забралась в машину, и я пошел по улице; миновал островок света на перекрестке, причем ощущение было такое, будто шагаешь по проселочной дороге: темнота и изгороди скрывали все признаки цивилизации. Не было слышно ни единого звука – только скрип моих собственных подошв по гравию. Затылку моему было холодно, потому что волосы встали дыбом.
Правую руку я держал в кармане куртки, сжимая рукоять пистолета, взятого у Тима. Оружие должно было внушить мне чувство спокойствия, безопасности и уверенности, но получилось совсем наоборот: оно служило осязаемым напоминанием о том, что я дурачу не кого–нибудь, а себя самого.