— Старику конец, — прошипел сидевший рядом с Диамни толстяк в полу́ночном жреческом плаще, — годы не те, да и противник хуже не придумаешь.
Богопомнящий был прав. Достаточно было взглянуть на Ринальди, чтобы понять — оскорбленный умрет раньше оскорбителя. Художник поежился, вспомнив, как эпиарх прикончил эсператистского проповедника, а уж на мечах равного Ринальди после бегства Чезаре Марикьяре в Гальтарах просто нет. Обуянный гордыней осужденный уложит пару десятков ни в чем не повинных людей, прежде чем устанет и совершит ошибку. Дурацкий закон, он обрекает на смерть не только виновного, но и невинных. Можно подумать, Беатрисе и так мало горя!
Палату Справедливости затопила тишина. Мастер Коро на всю жизнь запомнил бьющие в стекла витражей солнечные лучи, поддерживаемый стройными колоннами четырех цветов неправдоподобно высокий потолок и ощущение неотвратимости беды. Беатриса казалась бледным полуночным призраком, вызванным безжалостным заклинателем средь бела дня, Борраска выглядел немногим лучше, хотя лицо его и было исполнено решимости. Его будущий убийца был спокоен, только бешено горели изумрудные глаза, и Диамни невольно вспомнил «Уходящих» мастера Сольеги. На картине у Владыки Волн глаза были такие же, как у Ринальди Ракана, — огромные, широко расставленные, цветом напоминающие лучшие северные изумруды. Но разве исполненный любви и горечи взгляд бога можно было назвать взглядом загнанного леопарда?! Нет! Наши тела, совершенные или уродливые, всего лишь сосуды для наших душ.
Гулко прозвенел гонг, и снова все стихло. Поднялся анакс. По закону, оглашая смертный приговор, повелитель Ракан должен снять венец, но Эридани этого не сделал.
— Эории, — сильный и ровный голос анакса, отражаясь от высоких сводов, и впрямь казался голосом высшей воли, — ваше решение справедливо. Приведенные доказательства неоспоримы. Ринальди из дома Раканов заслуживает страшной кары, но он не просто эорий. Он — наследник трона, прямой потомок всех Ушедших. Отказываясь признать свою вину перед лицом смертных судей, он отдает себя высшему суду. И да решат его судьбу Ветра и Волны, Молнии и Скалы. Завтра Ринальди Ракан, скованный и обнаженный, спустится в Лабиринт. Я, владыка Золотой Анаксии, Эридани из рода Раканов, замкну Капкан Судьбы, и да свершится воля Ушедших. Я сказал, вы услышали.
Беатриса Борраска вскрикнула и обхватила шею своего мужа, в первый раз за эти страшные дни дав волю чувствам. Эрнани попытался подняться, но сразу же упал на место, словно его толкнули, Энио Марикьяре опустил голову, Фла́вий Пенья сотворил знак, отвращающий зло, кто-то позади Диамни истерически захохотал.
— Да будет так, — произнес Абвениарх, возводя глаза к беломраморным сводам. — Да будет Ринальди ввергнут в Лабиринт, и да решится судьба его там, а мы умываем руки и молим Ушедших о возвращении и милости.
— Но не вымолите ее!
Художник обернулся и увидел вскочившего Ринальди. Ледяное изваяние исчезло, теперь осужденный напоминал ожившую молнию. Обычно ненависть уродует, но эпиарх-наследник в ненависти стал еще прекрасней.
— Ты! — в Палате Справедливости было не меньше двух сотен человек, но эпиарх видел лишь анакса. — Ты мой брат по крови, так будь же ты проклят этой самой кровью и моей невиновностью до последнего своего потомка! Пусть твое последнее отродье четырежды пройдет всё, что по твоей милости прохожу я! Ему будет хуже, чем мне, ведь на нем повиснут беды и подлости всех его предков, начиная с тебя. Он ответит за всех, слышишь, ты, пращур проклятых?! Невиновные будут платить за виновных и не расплатятся. А я вернусь и увижу, как они проклинают тех, кому обязаны своей участью. Да падут эти проклятья на твою душу, Эридани Ракан, где б она ни была, на твою душу и души всех твоих сообщников!
Лицо анакса дрогнуло, но ответить брату он не успел. Порыв ветра с шумом распахнул одно из забранных цветными витражами окон, обнажив кусок черно-синего предгрозового неба. Несмотря на тяжелые низкие облака, Цитадель заливал нестерпимо яркий свет. Видневшиеся в оконном проеме стены и часть Малого храма казались ослепительно-белыми.
За первым порывом ветра второго не последовало, напротив, на Цитадель спустилась давящая, чудовищная тишь, а затем в Палату Справедливости медленно и величественно вплыл багровый огненный шар размером с кошку. Немного задержавшись над судейским столом, он уверенно двинулся к Ринальди, постепенно меняя цвет с закатно-алого на оранжевый, желтый и, наконец, зеленый.
Когда небесный гость поравнялся с лицом эпиарха, он светился той же таинственной глубокой зеленью, что и взгляд осужденного. Сгусток изумрудного огня какое-то время провисел на расстоянии двух ладоней от лица эпиарха, словно вглядываясь в его душу, затем замерцал, распался на тысячи искр и исчез. Ринальди расхохотался, и тут же снаружи раздался оглушительный удар грома и хлынул ливень.