Наставник сделал гнетущую паузу, но она всё равно не могла усугубить производимого впечатления — его вкрадчивый бархатистый голос с садистским безразличием, словно тупым ножом, неспешно вырезал Тшере нутро, а та сидела, подобна ледяному изваянию.
— Но разве это повод для особого отношения? Для меня и все ученики, и все Вассалы равноценны, и ты это знала. В целях проверки я мог усложнить задачу любому из вас, и то, что происходит между нами по ночам, вовсе не гарантия ни твоей неприкосновенности, ни особого к тебе отношения. У тебя нет никакого морального права в чём-то меня упрекать. В конце концов, в жизни бой не всегда оказывается честным, верно?
«Верно. В жизни вероломство совершает тот, кому веришь. На то оно и вероломство».
— Сколько раз я учил вас не доверять никому, кроме собственных Йамаранов? — продолжал Астервейг. — Опасно полагаться на людей, особенно тех, с кем тебя связывают плотские утехи, Шерай. Тебя подвёл не я, а собственная неосмотрительность. Потеря бдительности — твоя вина, не моя.
Она почувствовала, как он чуть склонился к её уху, и ещё больше окаменела. Её сухая отстранённость, кажется, дурно влияла на нервы Астервейга, потому что он отошёл от стула и сделал круг по кабинету — неспешно, будто прогуливаясь по саду. Когда он вновь заговорил, голос его звучал с привычной прохладой отшлифованной гранитной плиты.
— Я бы никогда так не подставился, особенно перед итоговым испытанием, когда ловушки от соперников или проверки от наставников могут таиться в любых, даже самых безобидных вещах.
«Когда ты решил сыграть на мою шкуру ради собственного азарта и тщеславия? До того, как раздевичил, или уже после? Сначала поспорил, что я справлюсь, а потом повысил ставки, добавив, что справлюсь даже в нечеловечески жёстких условиях?»
— Но я сужу с высоты своих прожитых лет, забывая о твоём возрасте. Спишем глупость на твою юность, Шерай. Надеюсь, одного урока окажется достаточно, чтобы ты сделала выводы.
Он замолчал, ожидая ответа, но Тшера хранила тишину непозволительно долго — настолько, что Астервейг обошёл стул и задрал её подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Глубокие, только что зашитые царапины на челюсти и губе отозвались отрезвляющей болью, и глаза цвета падевого мёда глянули на Астервейга ожесточённо и цинично.
— Не беспокойся, наставник. Не беспокойся. Урок я вынесла.
Он одобрительно кивнул, выпустив её подбородок.
Тшера поднялась со стула, но у дверей Астервейг её окликнул.
— Всё-таки я не ошибся в тебе, Шерай.
«Ну хоть один из нас не ошибся в другом…»
— Ты досадно сглупила, но даже в тех условиях справилась, а твои братья по оружию, пусть здоровые и полные сил, справились не все. Я знал, что ты не подведёшь.
— Именно поэтому не остановил испытания, бросив меня, чтоб добили? — «Именно поэтому рискнул поспорить, что я вывезу, даже полудохлая? Так важно для тебя обойти нагу́ра[4], побери Неименуемый ваше вечное ме́рение?»
— Не преувеличивай, Шерай. Ты справилась. Учитывая обстоятельства, тебе была необходима полная победа, а останови я бой, ты бы не довела его до конца и не получила бы достаточный балл.
«Учитывая твою подлость и то, что, остановив бой, ты бы проспорил нагуру…»
— Я горжусь тобой, Шерай. Приходи после полуночи, я поздравлю тебя с вступлением в Чёрное Братство. Уж мне ли не знать, как велико вожделение после такого славного боя!
«Уж мне ли не знать твоё́ вожделение! Не его ли утоление утверждает для тебя твою полновесность?»
— Бой и правда вышел славным, ты прав, наставник. — Верхняя губа Тшеры покривилась в подобии улыбки, швы на разорванном её краешке болезненно натянулись. — Но высота твоих прожитых лет столь значительна, что поздравить меня должным образом ты вряд ли сумеешь. Тут нужен кто-то, не поистративший ни выносливости, ни твёрдости. Кто-то типа нагура…
Лицо Астервейга не изменилось — для этого он слишком хорошо владел собой, но взгляд полыхнул бессильной яростью, а пальцы конвульсивно сжались в кулак, будто он хотел ударить Тшеру по лицу, но последнее доказало бы его уязвлённость, а наставник этого допустить не мог.
«А ты думал, бой всегда оказывается честным?»