Короткий всхлип пулемета.
Рык, рев.
Взрывы со стороны реки звучат глухо, из леска слышна четкая ружейная стрельба.
В ране кровь, еще теплая… Я чиркаю другую спичку, наклоняюсь ближе к длинному лицу. Не Эман ли это?
Кнеборт пинает меня ногой.
— Ты что выдаешь нас светом? — рычит он. — С ума сошел? Идиот!
— Vorwärts!
Я бегу и спотыкаюсь о брошенную кем-то каску. Снег под нашими ногами превратился в жидкую грязь, вязкую, как застывшая кровь.
— Ура-а, Градчаны!
Снизу из-за моста слышен голос Пуркине. Сердце у меня тревожно забилось: его голос злобен и отрывист.
— Сдавайтесь, именем Праги. Никому не будет вреда, честное слово! Feuer einstellen! Не стрелять!
Мы бежим туда. Угловой дом, откуда противник отстреливался всего ожесточеннее, теперь безмолвен. Из открытых окон торчат рыльца пулеметов. Внутрь!
Пол густо усыпан пустыми гильзами. Пулемет расшвырял их по всей комнате, точно сеятель семена. Никого нет. Как так? А за дверьми? Ага! Что это горбатится под одеялами на постели?
У железнодорожного моста бушует бой. В открытые окна слышны частые пушечные выстрелы.
Вода отражает огни перестрелки, взрывы гранат.
В кроватях спрятались трое солдат и притворяются спящими. Это мобилизованные словаки. Венгры заставили их воевать. Пуркине стоит, расставив ноги, и глядит на них с презрительным сожалением. Потом он выходит в соседнюю комнату. Там наши товарищи обшаривают шкафы. Один уже надевает отличные высокие сапоги, другие рассовывают по карманам и подсумкам какие-то вещи.
Все торопятся, обеспокоенные ожесточенной канонадой на мосту. Никто не знает, что это — победный натиск наших матросов, которые сперва немного отступили, а сейчас, собрав силы, ринулись вперед. Но мы и представления не имеем об этом; нарастающая перестрелка усиливает нашу тревогу. И в такую минуту наши товарищи обшаривают шкафы, комоды, ящики стола!
— Балбесы, прочь отсюда, не то угощу штыком! — кричит Эмануэль и, словно смутившись своей вспышки, выбегает во тьму. Мы бежим вслед за ним вверх по берегу. На воде мерцает какой-то подозрительный огонек. Бац! Бац в него!
— Сто чертей! Что вы делаете, идиоты! Стреляете сами не знаете в кого!
Это маленькая мельничка на пароме в рукаве реки. Старый мельник выскочил вон и голосит. Наверное, ранен.
По гололеду мы бежим дальше. Руки мерзнут от холодных гранат, хорошо бы поскорее избавиться от них. Вперед, в город! К железнодорожному мосту!
— Стой!.. Сто-о-й! Halt! Alj meg!
— Halt! Aljen! Стой!
В нескольких шагах от нас послышался и стих конский топот.
— Ура, Градчаны!
Мы натыкаемся на упряжку от батареи. Покинутая упряжка, без прислуги. Наша группа опять уменьшается на три человека, — ребята с восторгом вскакивают на лошадей, чтобы отвезти трофеи в тыл. Мы подходим к лошадям, гладим их теплые мягкие ноздри. Животные точно чувствуют, что сейчас они в безопасности, и даже не вздрагивают, когда Шарох кричит им в самые уши:
— Будет мир, лошадки, будет мир!
Через площадь мы, скользя, бежим в гору.
Башня. Что это — колокольня? Пулемет на ее верхушке затих. Нет патронов, или они ждут, когда мы подойдем поближе?
Мы сжимаемся под покровом ночи. Ни слова. Ни звука. Т-ссс!
Что-то сейчас делает Пепик Губачек? Наверное, еще спит. От его большой головы в подушке такая вмятина, что в ней, наверное, может улечься, свернувшись, целая лисица. «Fuchs, Fuchs, du hast die Ganz gestohlen gib sie wieder her, sonst wird dich der Jäger Holen mit dem Schießgewehr»[167].
— Стрелки, огонь! Ура!
Винтовки накалились от лихорадочной стрельбы. Из ворот углового трактира вылетают всадники. Здесь, наверно, у них был штаб. Конь взвивается на дыбы. Отличная цель на фоне освещенного фасада.
Залп. Животное метнулось в сторону. Всадник пришпорил его, конь опять взвился на дыбы и, сраженный пулей, повалился на землю. Мощная струя крови ударяет в притолоку ворот. Я вспоминаю строчки Овидия о Пираме и Тисбе: из раны била кровь, как вода из трубы вавилонского водопровода. Спешившемуся всаднику удалось скрыться в густой тени, окружавшей ярко освещенную площадку перед домом.
А что это за мальчуган? Светловолосый, без пальто, без шапки на таком холоде! Откуда он взялся здесь, в два часа ночи? Может быть, он из свиты святого Николая? Оказалось, что наша шальная пуля ранила мальчика в ногу.
167
«Лиса, лиса, ты украла гуся, отдай его, пока не вернулся охотник с ружьем» — детская немецкая песенка.