Цензура задержала эту открытку. События развернулись быстро. Немедленное исключение из училища без права поступления в какое-либо учебное заведение империи. Призыв на военную службу и признание годным. Через три недели Лужек был уже на фронте и еще через два дня погиб. Мы получили о нем скупое известие: где-то в Галиции во время отступления он провалился в болото. Офицер 92-го полка, этот Deutschmeister[13] из Северной Чехии — проклятые белые петлицы! — следил за его гибелью, не позволяя никому из солдат протянуть Алоису руку или винтовку. Лужек звал на помощь, молил, кричал, плакал. Офицер (кто знает, быть может, потом он стал шишкой у нас в чехословацкой армии?..) хладнокровно стоял над ним, пренебрегая даже опасностью, — вокруг рвалась русская шрапнель, — пока трясина не скрыла светлые волосы Лужека. Эту красивую пышную шевелюру…
С той поры разом утихли междоусобицы, которые — зачастую беспричинно — возникали между нами и девочками. Все мы были объяты общим горем, у всех сердца содрогались в предчувствии будущего. Исполненные тоскливого предчувствия и страха, мы, склонившись над годичным отчетом училища и касаясь головами мягких девичьих кос, молча читали такие строки:
«В мирное время школа является прежде всего учебным заведением. Образование, обучение юношества — вот ее главная цель, нравственное воспитание — лишь побочная, забота об этом предоставлена семье. Война резко изменила соотношение педагогики и дидактики. Обучение и воспитание стали средством для достижения высших целей. Средняя школа обязана теперь со всей серьезностью и строгостью заботиться в первую очередь о воспитании духа. В нынешних условиях школа без колебаний подчиняет себя нуждам государства и общества. Школа стремится довести до сознания юношества необходимости, жертвовать личными выгодами ради преуспевания империи в целом.
Старшие из наших воспитанников сразу же после школы попадают на действительную военную службу. Они идут в бой с неприятелем, готовые отдать свою жизнь за императора и отечество. Трудные задачи стоят перед ними. Поэтому призванием школы стало, с одной стороны, максимально укрепить и закалить молодежь физически, в другой — внедрить в ее сознание смысл и цели войны и патриотически настроить юные сердца. Лучшее средство для этого не только наставительное слово учителя, но и сама живая действительность, участие в служении императору и отечеству. Новая задача школы во время войны — ознакомить молодежь с выдающимися историческими военными событиями, направить ее внимание на непосредственную заботу об армии, привлечь юные восприимчивые сердца к человеколюбивой деятельности для ослабления зла и бед, порожденных войной.
Школа использует все возможности, чтобы внушить молодым людям, что свои обязанности мы выполняем не ради личных выгод, а из любви к ближнему и ради нужд всеобщих. Словами и делами школа воспитывает их нравственность и волю, дабы, став воинами, а потом вновь возвратись к мирной жизни, наше поколение с радостью выполняло свои гражданские обязанности, которых от нас требуют всемилостивейший монарх, общество и государство.
Блестящим образцом неисчерпаемой энергии и силы является для всех нас наше высокоорганизованное государство и доблестная победоносная армия, коя на всех трех фронтах успешно отражает превосходного по силе и численности неприятеля».
«P. V.» — politisch verdächtig[14] — эта пометка, сделанная красными чернилами в документах Алоиса Лужека и стоившая ему жизни, стала каиновой печатью всего нашего класса. Чтобы затушевать неприятную историю о Лужеком, нас при каждом удобном случае потчевали патриотическими внушениями. Подписка на военный заем — внушение. Успешное продвижение австрийских войск на фронте — внушение. Объявлен сбор лекарственных растений, шерсти, золота и металлов силами учеников — внушение…
Значки Красного Креста, открытки «Рождество на поле битвы», филантропические медальоны, благотворительные календари, картинки «Сев в дни войны», ребусы и головоломки «Сезам», значки с изображением св. Вацлава и с барельефом фельдмаршала эрцгерцога Фридриха, мозаики «окопного братства», черно-желтые кокарды — все это навязывали нам и предлагали распространять тоже с помощью патриотических внушений. После каждого внушения полагалось троекратно прокричать «ура» австрийскому оружию. Мы с удовольствием орали, вознаграждая себя этим за долгое терпение. Особенно, помню, постарались мы после речи окружного начальника, произнесенной им на школьном дворе. Листья на каштанах дрожали от нашего рева. Вот была потеха.