Весна всегда самое опасное и тяжелое время для нас. Весной мы уходим от людей как можно дальше. И сегодня это было как нельзя кстати.
- Успокойся! Она продолжит наш род. Я обещаю! - успокаивал я зверя. - Но ты ее не тронешь и не причинишь ей никакого вреда! Такая находка требует бережного отношения. Ухаживаний. Понимать надо. Если хочешь ее - прояви терпение, волк.
Как это ни странно, волк меня послушал. Успокоился. И всю ночь пел жуткие серенады для своей избранницы, как ни старался я его заткнуть, чтобы ни пугать ее этим жутким воем еще больше, ничего не выходило.
А с восходом солнца, мы со зверем вновь поменялись местами, теперь он задремал на задворках моего сознания. И я поспешил домой. Я всегда спешил в княжество, зная, как плохо переносит в эти ночи мое отсутствие, дочь. Но сегодня, для спешки была и еще одна весьма приятная и волнующая причина.
Я понимал, что ужасно напугал девушку, но готов был приложить максимум усилий, чтобы сгладить ее первое впечатление обо мне.
Ярогон встречал меня за воротами княжества и мой первый вопрос конечно же был о ней.
- Ну как наша гостья? Сильно напугана? Или зла и бушует?
- Она с княжной. И если честно, её приступы, это вовсе не капризы, как мы раньше думали. Ребенок жутко мучается от страха и боли. Она чувствует твоего волка. Твое перевоплощение и муки. Они каким-то образом передаются и ей.
Слова оруженосца стали для меня настоящим потрясением. Я никогда даже и не думал в таком ключе об истериках дочери.
- Как такое возможно?
- Я не знаю. Поговори с девушкой, она должна что-то об этом знать.
- Как она помогала княжне?
- Наложением рук. Гладила княжну вдоль тела судороги, и прошли.
- Судороги? - у меня самого невольно руки и ноги свело.
- Я же говорил - зрелище жуткое, - поверенный удрученно опустил голову. Видимо увиденное весьма его впечатлило. А впечатлить видавшего виды воина, ни так-то и просто.
Пришпорив коня, я во весь опор помчался к терему. Окончательно решив для себя судьбу иномирянки.
Глава 11
В покои Светорады к которым я подошёл, с непривычно колотящимся сердцем. Но меня встретила и окутала теплым, нежным коконом блаженная тишина.
Дочка мирно спала, разметавшись на постели и чему-то сладко улыбалась моя радость. Я впервые видел ее в таком благостном состояние после возвращения из пещер. Обычно, в эти утра ребенок выглядел крайне бледным и измученным. Как после очень тяжелой болезни. Сейчас же, про такое и не подумаешь.
Я облегченно выдохнул. Тяжеленный камень, придавливавший мою душу все эти годы, впервые, не откатился сторону, на время, как раньше, а упал с души окончательно, рассыпавшись в полете на мелкие песчинки. И благодатная тому причина, спала, полулежа рядом, на тахте. =
Я не удержался, подошёл ближе и опустился перед ней на колени, чтобы не рассматривать ее сверху вниз. Хотелось смотреть прямо в ее милое личико.
Белая, чистейшая, без единого изъяна, едва ли не светящаяся кожа. Алые полноватые губы, к которым так и тянет прикоснуться. Длинные, густые, черные ресницы, чем-то неуловимо похожие на крылья вечерних садовых бабочек. Аккуратненький, маленький, носик, закругленный подбородок.
Меня очаровывало в Милославе все. Она была прекрасна, нежна и кротка, словно ангел небесный. У меня аж дух захватило от взгляда на нее. Прекраснее нее я никого еще не видел.
Наши девушки, тоже, безусловно, прекрасны. Но есть в их красоте некая холодность, надменность, и однообразность. А вот Мила, не похожа ни на кого, здесь она такая одна. И она должна принадлежать мне, как самый редкий самоцвет этих земель. Только я имею на нее право. Только я и мой зверь. Который сейчас заурчал, заворочался, чувствуя желанную добычу. Начал принюхиваться.
Спи, спи. Все хорошо. Никуда я ее не отпущу, но и тебе не отдам на поругание.
Зверь недовольно заворчал и начал принюхиваться еще сильнее. Повинуясь его инстинкту, я взял Милу за руку и по моему позвоночнику, тут же прошла будоражащая волна.
Какая же нежная у нее кожа. А какой у нее неповторимый аромат. Я и сам не заметил, как поднес ее изящную руку к своим губам, глубоко вдыхая пьянящий аромат ее кожи. Мгновенно захотелось большего. Я потянулся к ней, провел пальцами по щеке и понял одну страшную истину:
Мне не нужна больше ни одна другая. Все они, включая Софью, для меня больше не существуют. Не привлекают, не возбуждают. Теперь моему зверю нужен только запах Милы. Отныне это его личный дурман, наслаждение и проклятие одновременно.