— Лидия, гляди на, что готовы девушки лишь бы попасть на Отбор! — перебила ее княгиня, поворачиваясь к дочери. — Тебе следует брать пример с их целеустремленности!
Лидия подняла на нее огромные, голубые и чистые, как весеннее небо, глаза, казавшиеся сейчас красными и опухшими, словно она недавно много и горько плакала, и затравленно кивнула. Возможно, ее огорчение было связано с болезнью отца, и с тем, что он не смог сопровождать ее в Альтору вместе с матерью.
Не могла же она плакать из-за того, что ехала на Отбор? Ведь любая девушка Визерийской империи была бы готова отдать десять лет жизни, лишь бы увидеть прекрасного Андроника Великого своими глазами.
— Как славно, что ты оказалась на этом корабле, моя девочка, — неожиданно нежно, проворковала княгиня, вновь поворачиваясь к Агате. — Моей Лидии было грустно в последнее время, и, вероятно, общество сверстниц ее развеселит. Мы занимаем голубую каюту на верхней палубе. Приходи к нам завтра после полудня вместе со своей спутницей. Мы будем счастливы вас принять!
Сказав это, княгиня Дуаре словно тут же забыла об Агате и, степенно вышагивая по палубе, продолжила свою вечернюю прогулку. За ней поплелись слуги и понурившая голову Лидия.
Пройдя мимо расступившихся перед ним матросов, вперед выступил невероятно высокий и широкоплечий господин. Его загорелое лицо было словно высечено из скалы, а светлая борода была самой роскошной и ухоженной из всех бород, что доводилось когда-либо видеть Агате.
Судя по тому с каким почтением на него смотрели все вокруг, он был фигурой лишь немного менее значимой, чем княгиня Дуаре.
— Домидонт, что это здесь творится? — поинтересовался он у помощника капитана, о котором все успели позабыть. — Почему ферналь на палубе? Ее следует поместить в птичник в трюме, а у юных госпожей нужно принять плату за проезд и препроводить их в каюту.
— Но капитан, у нас же не осталось свободных кают, — растерянно пролепетал помощник капитана.
— И что теперь, Домидонт? По-твоему, мы должны высадить госпожей, которым благоволит сама княгиня Дуаре на берег? Освободишь для них свою каюту.
— Но, где же тогда спать мне, капитан?
— С матросами поспишь, Домидонт, в кубрике.
Поклонившись смущенной Агате, и насмешливо глядевшей Мире, капитан проследовал дальше. Повинуясь одному его взгляду, матросы разошлись по сторонам, возвращаясь, видимо, к прерванной работе. Пассажиры тоже разбрелись по палубе. Все поняли, что больше ничего интересного в этот вечер не предвидится.
— Простите, пожалуйста, за хлопоты и за неудобство, — бормотала Агата, передавая помощнику капитана, со смешным именем Домидонт, монеты.
Ей было невероятно неловко перед этим человеком, который всего лишь делал свою работу и пытался следовать правилам. Хотя, с другой стороны, он собирался высадить их на берег прямо в лесу.
Мира, проходя мимо помощника капитана, бросила ему монеты. Он не сумел их поймать, они покатились по палубе, и он долго ползал на карачках, пока не собрал все.
В каюте, которую прежде занимал помощник капитана, и которую теперь выделили им, стояла койка, застеленная чистыми льняными простынями, и слева от нее, в углу, притулился длинный и широкий, обитый потертой кожей сундук. Больше в крошечном помещении с единственным круглым окошком с мутным стеклом, ничего не поместилось.
Агата сразу прошла к кровати и рухнула лицом в подушку. Те усилия, что потребовались от нее, чтобы разместить Фифи в тесном стойле в глубине трюма, выжали остатки ее сил.
Мира прошла в комнату вслед за ней и молча села на сундук. Разувшись, она сняла колчан с луком, заплечный мешок, и ножны с мечом. Разложив их рядом между собой и стеной, она легла на сундук и укрылась плащом.
— Подожди, ты что собираешься спать прямо так? — удивилась Агата, усаживаясь на кровати.
— А, что ты предлагаешь?
— Ну, я могу подвинуться.
— Не говори ерунды. Ты и одна-то там еле помещаешься.
Это было правдой. Койка оказалась совсем узкой и было даже странно, как на ней умещался взрослый мужчина.
Агате стало совестно, что она вот так сразу плюхнулась на постель даже не допустив и мысли, что она могла бы достаться не ей. Она попыталась как-то исправить положение.
— Мы могли бы сыграть в камень, нож, пергамент, и победившая заняла бы кровать, — сказала Агата. — Это было бы честно.
Мира фыркнула из полутьмы. Единственная выделенная им свеча стремительно догорала.
— Брось, и так посплю. Этот уютный сундук гораздо лучше, чем голая земля, на которой мне, обычно, приходится спать. То ли дело ты, изнеженная купеческая дочка. Поверь, если мы поменяемся местами, то завтра ты не сможешь встать, а мне будет ни по чем, хоть сундук, хоть голый пол.