— Обращайтесь ко мне на ты, — попросил Вейрон и даже несколько раз часто моргнул, пытаясь выглядеть наивней, — со своими слугами в графстве Дракхайн я предпочитаю общаться на равных. Я понимаю, что от вашей работы зависит многое, и вижу, что вы старше, опытнее и мудрее меня.
Тереза удивленно моргнула и тут же пожала плечами, принимая предложение:
— Почему бы и нет?
— А кто-нибудь из невест вам показался странным? — спросил он, не мешкая.
— Так ты, — сходу ответила Тереза. — Самая странная и есть. Папка, значит, тебя сюда отправил?
Вейрон кивнул. Генерал Штолл и вправду стал ему почти отцом.
— Сказал, если выпрут, он с меня три шкуры сдерет, — не покривил он душой. Подумав, всхлипнул.
— Ну-ну, — Тереза огляделась и опустилась на стул, который под ней жалостно скрипнул. — Я принца с младенчества знаю. Над ним тут все трясутся. Единственный сынок, наследник престола. Все ему, стоит лишь захотеть. Девок у него было… Не меряно! И черненькие, и беленькие, и толстенькие, и худые.
Вейрон вздохнул. Без этой информации он бы вполне обошелся.
— Но ты не переживай, — добавила Тереза. — Вот отец его, наше светлейшество, по молодости тоже гулял. А сейчас что?
— Что?
— Нагулялся. Он и женился-то второй раз только для порядка. Чтоб пересудов, значит, не было. Теперь ему больше парады интересны, да всякие новые военные машины. Вот и принц перебесится. А ты, значит, ему сразу ни-ни.
Вейрон нахмурился.
— Не давай, — пояснила Тереза, заметив непонимание в его глазах. — И балахон свой не снимай. Хорошо это ты придумала! Вот на Новый год, помню, складывали принцу под елкой гору подарков. Все ж угодить хотели через него и папеньке. А он, Вилли наш, как только обертку сорвет с подарка да посмотрит, что в коробке, так сразу к следующему. Понимаешь?
Вейрон вспомнил азарт в глазах принца и поежился.
— Так что я бы поставила на тебя, — сказала Тереза. — Немного. Может, пятак. Но пока Вилли не увидит, что у тебя под этим балахоном, он не успокоится.
Глава 4. Розы и шипы
— Это так грустно, — произнесла Эмма, глядя вслед убегающей Амалии. — Бедняжка. Как думаете, что произошло?
— Пилон указал пальцем вниз, — пожала плечами стоящая рядом рыжеволосая менталистка. Ее подопечная — миниатюрная черноглазая блондинка сидела на стуле, отрешенно глядя перед собой.
— А с вашей невестой все в порядке? — озаботилась Эмма.
— Да, — отмахнулась женщина. — Я ее слегка вырубила. Хрупкая душевная организация.
— Симпатичная, — сказала Эмма, но больше из вежливости. Сейчас ротик блондинки был безвольно приоткрыт, и с уголка губ стекала слюна. Менталистка заботливо промокнула ее губы салфеткой и слегка приподняла пальцем подбородок, так что рот закрылся.
— А ваша? Как выглядит? — спросила она с жадным любопытством. — О вашей невесте все судачат.
Эмма заметила, как остальные менталистки, еще оставшиеся в зале, умолкли, ожидая ее ответа.
— Она очень красива, — соврала она, делая честное лицо. — Необыкновенная девушка. И такая сила духа. Просто королевская!
Менталистка блондиночки поскучнела и заправила платиновую прядь волос за розовое ушко подопечной.
— Смелое заявление, — сказала она. — Однако я очень удивлюсь, если вы пройдете во второй тур.
— Посмотрим, — упрямо ответила Эмма.
— Посмотрим, — миролюбиво согласилась рыжая. — А вот эта девушка, — она кивнула в сторону шатенки, поглощающей тарталетки одну за одной, — точно будет в финале.
— Вот как?
Эмма глянула на невесту, которая теперь взахлеб запивала тарталетки соком. Да, симпатичная. Глаза такие голубые… Пожалуй, стоит узнать сильную конкурентку поближе. Она подошла к столу и налила в бокал девушке еще сока.
— Спасибо, — поблагодарила та. — Эти маленькие бутербродики такие соленые! Их просто невозможно съесть больше десяти штук за раз.
Она ослабила розовую ленту на талии и выдохнула.
— Зачем же вы их едите? — спросила Эмма, разглядывая девушку.
Остренькое личико, немного лопоухое и обрамленное выгоревшими прядками, курносый нос. Сочные губки, яркие, как ягоды, россыпь веснушек на золотистой коже. Отчего, интересно, ее считают фавориткой? Она, конечно, милашка…
— Милаша, — сказала невеста.
— Что? — не поняла Эмма.
— Я — Милана Фонжевьен, но все зовут меня Милаша, — пояснила та. — Знаете, сколько бутербродов было в каждой тарелке? Двадцать. Смотрите, три блюда, значит, всего шестьдесят штук. Шестьдесят. Шесть и ноль. А шесть — число диавола. Я съела одну, но осталось пятьдесят девять, а девять — это перевернутая шестерка. Пятьдесят восемь — плохое число. Моя нянюшка в пятьдесят восемь лет подвернула ногу. На ровном месте! Пятьдесят семь, пять плюс семь — двенадцать, это две шестерки, два числа диавола. Пришлось есть еще.