Упакована. Трусов только не хватает.
Желудок скручивается с жалобным стоном.
Затягивая ремешки босоножек, осознаю странный факт: они мне точно по размеру. Как и платье. У Ариана глаз-алмаз или он меня ночью обмерил?
Лучше пусть у него будет идеальный глазомер.
Под завывания желудка и потрескивания статического электричества приглаживаю волосы расчёской с частыми зубчиками. Ужасная процедура заставляет с тоской вспоминать мой туалетный столик, расчёску с антистатическим эффектом и прочие милые сердцу удобные мелочи.
И трусы. Без нижнего белья непривычно, странно, неловко. Поэтому, увидев в кухне намазывающего бутерброды Ариана, я пожираю взглядом размазанное по хлебу масло, сглатываю слюну и уточняю:
– А где трусы?
Ой, хотела завуалировано спросить. А как ароматно пахнет хлебом! И даже маслом. Ариан смотрит странно. Задумчиво. Опускает взгляд на мои бёдра, и ноздри подрагивают. Снова заглядывает в глаза:
– Не подумал. У меня только мужские.
Представляю себя в семейниках, как в юбочке. Хмыкаю.
– У них очень нежная ткань, – сообщает Ариан. – Мне их из Италии прислали.
Взгляд прилипает к бутербродам. Рот полон слюны, и получается невнятно:
– От того, что они из Италии, они становятся менее мужскими? – отвожу глаз от хлебно-масляного соблазна.
– Нет, конечно, – улыбается Ариан, в его глазах появляются тёплые искорки. Он откусывает бутерброд и кивает на стол.
Я так голодна, что откладываю все претензии и вопросы до счастливого мига насыщения.
***
Три освежителя воздуха качаются на зеркале заднего вида. Туда-сюда, туда-сюда. Яркие и пахучие. Подвешенные ради поездки со мной.
Я в лёгком недоумении: то ли оскорбляться тем, что меня считают вонючей, то ли восхититься собственными феромонами, так покорившими одного конкретного оборотня.
Скашиваю взгляд сначала на руки, стискивающие руль джипа.
Потом на сосредоточенное лицо, на сдвинутые к переносице брови.
Хотя сейчас день, поездка живо напоминает ночь с Михаилом. Только здесь колдобин на дороге больше. Хорошая подвеска и уютное кожаное сидение джипа смягчают толчки, но они чувствуются. И освежители воздуха качаются туда-сюда, туда-сюда, удушая ванильным, кофейным и хвойным ароматом, недостаточно резво уносящимся в открытые задние окна.
– Мне снился странный сон, – спустя почти час молчания начинаю я.
– Это были видения: проекции фантазий и прошлого, возникающие при перестройке организма.
– А то, что ты меня облизывал, – образы прошлого или игра воображения?
Уголок его губ дёргается в полуулыбке:
– Я был рядом, чтобы следить, как всё проходит, и в случае необходимости притормозить процесс. Принятие дара… – Он объезжает громадную выбоину. – Это своего рода смерть. Перерождение организма для другой жизни.
– Я превращаюсь в зомби?
– Нет.
– Хорошо, – кивнув, прикусываю губу, чтобы не улыбнуться в ответ на недоуменный взгляд Ариана.
– Да, это хорошо… Из-за разницы метаболизмов тебе лучше изменяться помедленнее. Замедлить процесс я могу только при физическом контакте. – Выражение его лица меняется, и возникает подозрение, что думает он о том самом физическом контакте, во избежание которого я сегодня отмывалась, а в машине повешены освежители.
– Надеюсь, держать себя в лапах было не слишком сложно.
– В лапах проще, – улыбается Ариан. – К тому же контроль над твоим даром занимает почти всё внимание.
– Угу.
Освежители раздражающе качаются. Но на горизонте уже расползается серое пятно города. Сердце ёкает. В какой-то момент в Лунном мире казалось, я больше не увижу дом, не пройдусь по раскалённым солнцем тротуарам, не вдохну полный выхлопов воздух. И вот город снова манит меня нагромождением серых коробок и запутанных улиц, чахлых деревьев и ухоженных парков, а пока – разбитая дорога и поля вокруг…