Плечо горит. Руки немеют, они вывернуты вверх. Стоит ими шевельнуть, что-то тихо звякает, и по мышцам бегут противные иголочки проходящего онемения.
Запрокидываю голову: запястья прикованы к металлическим прутьям изголовья полуторной кровати. Звенья наручников в ярком лунном свете мерцают серебром. И как же мерзко колет руки! Даже дышать невозможно, малейший толчок отзывается таким фейерверком ощущений, что невольно зажмуриваюсь. Чтобы скорее закончилась пытка, шевелю пальцами – как же щекотно, как судорожно стягивает жилы, разбегаются новые волны щекотно-тревожных ощущений. Плечо болит.
Наконец кровоток восстанавливается, и я продолжаю оценивать положение. Похоже, под одеялом я голая. Ноги не скованы, но не рискую сбрасывать его с себя – не хочется перед похитителями сразу предстать обнажённой.
Скашиваю взгляд на ноющее плечо: кожа покраснела и припухла. Кажется, там прокол или прокус. Осторожно потираюсь подбородком о ключицу – шершаво и больно. На плече рана, и она не спешит заживать, как укус на руке. Запрокинув голову, высматриваю следы зубов на коже: в лунном свете они кажутся ярче.
Проклятье, во что я впуталась? Какого, а?
Вдохнув и выдохнув несколько раз, осматриваю комнату. Странное в ней только слишком узкое и высокое окно. Оформлена она то ли в ретростиле, то ли в винтажном – не уверена, что есть разница, но изголовье кровати кованое с маковками на столбиках, одеяло стёганое, стены словно обиты морёными досками. Комод у стены нарочито обшарпанный, кресло тоже какое-то несовременное на вид. И под потолком – лампочка Ильича, а я такие в магазине видела с пометкой «Винтаж». Ну и дверь массивная, не то что современные офисные дощечки.
Для сходства с деревенским домиком не хватает плетёных ковриков и нормального маленького квадратного окна. И печки.
Теперь, когда осмотр окончен и мозг освобождён от изучения обстановки, внутренности начинает скручивать страхом.
Где я?
Что со мной сделали и сделают?
Сердце колотится где-то в горле, но я стараюсь дышать ровно: паника – мой враг. Только в спокойном состоянии я могу найти выход… если таковой имеется. А вот последнее – выкинуть из головы. Даже если вас сожрали, у вас два выхода.
Дышать глубоко удаётся с трудом, но необходимость усилий помогает давить страх. Руки дрожат так, что наручники позвякивают о прутья. И ноги дрожат, подёргиваются. Как же страшно. Проблемы с Михаилом вдруг кажутся смехотворными: сейчас бы к нему в машину и умчаться далеко. Если всё повторить, я бы к нему не села. Или не сделала бы такой глупости, как разборки на дороге, или… да не важно, хочется просто исчезнуть отсюда. Вот бы это оказалось просто сном.
Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.
– Успокойся, – приказывает мужчина. – Ты дома. В безопасности.
Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там – смеюсь и плачу.
Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается тень. Тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. Пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.
– Так-то лучше, – говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. – Осталось сделать один шаг – принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.
Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он наклоняет голову и практически тыкается плечом мне в губы, требует:
– Кусай.
Его кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:
– А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?
– Я здоров! – взвивается мужчина.
И да, он вообще весь голый. Извращенец!
И что мне делать? Что?
Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?