И только когда вспоминаю замурованного в кристалле Леонхашарта, меня пробирает холод ужаса. Почему-то уверена, что сейчас Леонхашарт в безопасности, но что, если неизвестные преступники пробьют кристалл тем, чем они в нас стреляли?
Выбравшись из пасти Саламандры, на всякий случай держусь за неё, рассматриваю зависшие в пространстве красно-бурые прорези и сочащуюся кровь.
– Тебя ранили, – голос у меня сиплый, словно чужой.
В воздухе открывается оранжевый глаз с пульсирующим зрачком. Я прижимаюсь к горячему, тяжело вздымающемуся боку Саламандры, и теперь меня начинает трясти: ещё немного, и нас бы просто убили.
Из-за чего так грубо, открыто? Потому что Гатанас Аведдин решил устроить проверку? Или из-за того, что мы встретились и договорились, поняли, что существует некий общий враг? И что с тем кристаллом? Как долго он продержит Леонхашарта внутри, сможет ли защитить ото всех атак? И что мне делать сейчас, как помочь раненой Саламандре? К кому обратиться? Стоит ли кому-то показываться раньше, чем Леонхашарт выберется и сможет мне помочь?
Саламандра дышит тяжело, вязкая кровь стекает по боку, капает на крышу грузовика.
– Спасибо, – шепчу я, гладя невидимые горячие чешуйки. – Спасибо тебе.
А в ответ – только лёгкая дрожь Саламандры.
Сбросив гранатомёт в мусоропровод, он бежит вниз по лестнице. Эхо грохота падающего оружия тонет в вое сирены, клаксонов, но демон рефлекторно ставит ноги аккуратно, чтобы не выдать себя звуками шагов. Лишь на площадках с выбитыми окнами под массивными подошвами скрипит стекло.
Бежать. Это единственное что остаётся после неудачи с проклятым Аведдином. Опустевшая сумка из-под зарядов болтается на боку. Ниже, ниже. В подвал. Не включая свет, помогая себе фонариком – бегом между запертых комнат к металлической двери. Прошитым в смартфон универсальным ключом шаркнуть по электронному замку. Писк – оглушительно громкий здесь, на фоне почти неслышного воя сирены.
Закрыть дверь за собой. Бегом сквозь тёмный коридор с трубами, размеренно втягивая ноздрями влажный затхлый воздух канализации. Дальше-дальше. Краем глаза отмечая, что на смартфон пришло сообщение.
Открывая следующую дверь, прочитать:
Нервное фырканье. Стянутая с плеч и вывернутая наизнанку куртка из чёрной становится бежевой. Сдёрнуть латексную маску с грубоватым чужим лицом, запихнуть в сумку, из сумки вынуть пакет и убрать в него её. Теперь, нарочито прихрамывая, пройти по подвалу к переходу на подземную стоянку. Мимо череды разномастных автомобилей – к своему неприметному, тёмному, обычному.
Нырнуть на переднее сиденье. Завести мотор. Выехать наружу, сориентироваться по мигающим указателям. И ехать, ехать подальше от завывающих сирен, предупреждающих, что магический фон в этом квартале критически повышен.
Снова пиликает смартфон.
Выругаться в ответ. Ехать дальше в череде других эвакуирующихся, но спокойно, осознавая собственную безопасность, независимость от общих проблем, от этих глупых страхов перед великим Безымянным ужасом. Подруливая одной и печатая другой рукой:
С грохотом закрываются ворота ангара, приглушая нервный вой сирен и отсекая солнце. Но в ангаре всё равно не слишком темно: в стыки металлических пластин пробивается свет. Перебравшись на край фургона, оглядываю другие грузовики: большие и маленькие, они стоят на выделенных им местах в удивительном для поднявшейся тревоги порядке.
В ангаре, куда нас завезли вместе с грузовиком, никого нет.
Вновь я перебираюсь к Саламандре, поглаживаю её.
Она дышит поверхностно, часто. Ей больно. Из семи дырок в её невидимой шкуре только из двух кровь сочится быстро, остальные пять выпускают лишь редкие капли.
Невидимость сползает с Саламандры, словно волна, оставляя пёструю хамелеоновую чешую. Саламандра большая, но в её строении заметно изящество, несвойственное ящерицам. И она смотрит на меня тоскливо, а я не знаю, что делать.
Если её обнаружат – добьют. Единственная, кто сейчас может помочь – Юмаат, но с ней надо как-то связаться, и не факт, что это будет лучшим вариантом.