– Она… э… темноволосая. Крепкая. Э… симпатичная… может кроватью избить.
– Хм, а вы уверены, что нужно дарить ей оружие? Всё же оно… м-м, представляет некоторую угрозу для здоровья.
– Я в демонической броне, – неуверенно отзывается Шаакаран и потирает щёку.
– И вы не планируете раздеваться?
– Нет, что вы! – поспешно выпаливает Шаакаран, представивший себе раздевание перед Манакризой прямо на лекции. – С чего вы взяли такую глупость?
– Цена подарка… И вдруг дама решит вас отблагодарить, а она при оружии…
В воображении Шаакарана ярко, слишком ярко возникает образ: Манакриза разглядывает лезвие меча, отблеск пробегает по её лицу, вспыхивает в зеленоватых глазах, и в них появляется непередаваемое выражение. А в следующий миг клинок со свистом разрезает воздух. Шаакаран не успевает заметить движение, только ощущает, как с его груди спадает разрезанная броня, обнажая его проработанные в спортзале мышцы. Ещё неуловимо-быстрый взмах, и броня полосами сползает с паха, открывая облегающие трусы с сердечками.
– Спасибо, я лучше украшения посмотрю! – Шаакаран быстро прерывает связь. Его голубые глаза широко распахнуты, зрачки огромны, перед мысленным взором по-прежнему ярко и объёмно стоит видение Манакризы с поднятым острейшим мечом. Пульсация резко ускорившегося сердцебиения вдруг начинает отдаваться в сердечках на передней части трусов.
«Мне нужен второй мешок. А лучше ещё и третий», – решает Шаакаран, окидывает взглядом разложенные тут и там продукты и возвращается к сайту с украшениями: так безопаснее для… сердечек.
Роскошных автомобилей возле факультета благородных демонов сегодня полно разных цветов и моделей. Под присмотром трёх десятков пар прекрасных глаз Шаакаран вытаскивает из своего кабриолета один золотой мешок, второй, третий, всё это взваливает на спину. Даже сумочку с учебными принадлежностями захватывает без напоминаний! Покачивая хвостом, отправляется к величественному зданию. Тусклый солнечный свет поблескивает на ткани мешков, на узорах брони Шаакарана.
Среди провожающих находятся и те, кто не может сдержать слезу умиления.
– Вырос мальчик.
– Да.
– Он даже сам столько подарков выбрал.
– Хорошее шоу получается.
– И не зря его учиться отправили…
К счастью для душевного спокойствия Шаакарана, этих разговоров он не слышит. Прокрадывается по начищенному до блеска паркету к аудитории, выделенной под занятия невест. Внутри по-утреннему сумрачно, каждый шорох отдаётся глухим эхом. У Шаакарана появляется мысль сбежать, но за последние дни он успел понять, что его сюда засунули всерьёз и надолго.
Стол Манакризы ничем не отличается от остальных, но даже к нему Шаакаран подходит с невольным трепетом. Выставляет на столешницу мешки. Оставить их просто так он не может, некоторое время двигает их по поверхности, перекладывает подарки внутри мешков – в общем, делает всё, чтобы дар выглядел высокохудожественно, и даже выпирающие из боков мешков уголки и всякие выпуклости смотрелись гармонично.
Последним Шаакаран выкладывает письмо в голубом надушенном конверте. С ним он возился очень долго, придумывая достойный текст, но остановился на лаконичном:
И только сейчас, устроившись за своим столом, подперев щёку кулаком и любуясь художественно расставленными мешками с откупом, Шаакаран начинает сомневаться в правильности своего послания. Какое-то оно слишком короткое и, положа руку на сердце, невнятное: мало ли какие у Манакризы представления о безопасности? Вдруг для неё и хвост сломать пару раз вовсе не значит подвергнуть хозяина хвоста опасности, ведь со сломанным хвостом вполне можно жить!
В общем, к концу завтрака обитателей факультета лаконичная записка превращается в огромный список того, что ни в коем случае нельзя делать с Шаакараном.
Но и так Шаакарану тревожно, он ёрзает на стуле, хвост мечется из стороны в сторону: ему всё кажется, что в списке на полсотни пунктов не хватает чего-то важного. Очень важного!
И тут, как гром среди ясного неба, на Шаакарана обрушивается воспоминание о ярко представленной Манакризе с мечом, рассекающим его броню и обнажающим тело. У Шаакарана мурашки бегут по этому самому телу, он хватает список, вытаскивает ручку.
Дверь в аудиторию распахивается, Манакризу Шаакаран узнаёт мгновенно – по силуэту, по её особой ауре, по собственным трепетным ощущениям – и, всё ещё захваченный фантазией, в которой Манаркиза мечом срезает с него броню, поспешно выпаливает: