— Пожалей его, Ливви. — вдруг тихо сказал Вилье… Мартин.
— Пожалеть… его? — мне на мгновение показалось, что я ослышалась. — Я?
— Да. — Мартин кивнул, не смущаясь и не отводя глаз. — Если бы не он, мы никогда не зашли так далеко. Мы не стали бы теми, кто мы сейчас есть.
— Он тебя никогда даже не видел! Даже не знал, что ты есть! Ты же сам сказал — нам нужен туз в рукаве!
— Зато я видел его. И получал от него письма, когда он меня «завербовал». — Мартин усмехнулся. Да, это было забавно, я тогда повеселилась, читая Крыскины… Камиллины письма. Она в подробностях описывала как отчаянно дядюшка Хэмиш ищет подходы к тайной Службы, в то время как Мартин лавировал, чтоб он их, наконец, нашел! Особенно забавно было читать эти письма на скаковом кругу, то и дело косясь, как раздосадованный старый грум неподалеку обихаживает скакунов.
Письма, конечно, потом сжигать приходилось. Никогда не сомневалась, что это для него, а вовсе не по приказу тетушки старая экономка Мартиша обыскивает мои вещи.
— Пыря… Пьетро тоже разбогател без него! — кивнула я в сторону мастера Монро-среднего.
— Справедливости ради… — густым басом откликнулся тот. — Именно он отдал мне своих торговых агентов заграницей. И золото из своей ухоронки вложил тоже он. А дальше, конечно, сам, да…
— Он сделал это, чтоб теперь получить вдвое! — сквозь зубы процедила я.
— Вчетверо… Я неплохо приумножил те деньги. — цинично усмехнулся Пыря. — Но мы ведь и раньше это знали, разве нет?
— Меня его старый должник протолкнул в офицерское училище. — напомнил Чуч… Лерро. — И по службе меня начали продвигать именно бывшие вальеристы.
— И на степных заставах порядок навели они, и Пустошь остановили, и армию теперь реформировать тоже будут они… — в тон подхватила я.
— Обойдутся, старые дураки. Не хватало мне снова раздачи офицерских патентов за деньги. — отрезал Лерро. — Но за герцога все-таки прошу.
— А ты? — я оглянулась на Камиллу. — Тоже будешь просить за него, потому что всем ему обязана?
— Я совершенно ничем не обязана герцогу Вальеро. — брови Камиллы изумленно приподнялась. — Графиней меня сделали ты, дедушка и гувернантка. И я сама. Но право же, мне сложно представить тебя в пыточной, отрезающей герцогу… — она долю мгновения помолчала, потом с непередаваемой аристократической брезгливостью обронила. — …уши. Это так… грубо и отвратительно… Но впрочем, как тебе угодно, дорогая Оливия. Уши так уши. — она снова чуть скривилась, легким движением бровей и губ давая понять, что с достойной аристократки стойкостью готова претерпеть всё. Даже пару герцогских ушей.
— Безупречная Дезирон! — почти с ненавистью выплюнула я.
— Твоя воля, Булка. Твое решение. — с шумным вздохом согласился Пыря и потер лицо широкими, как лопаты, ладонями.
— Твое. — кивнул Чуч.
— Только твое. — эхом отозвался Мартин.
Я еще мгновение подумала, а потом опустилась на колени рядом с распростертым телом.
Уперлась ладонями по обе стороны от головы лежащего. Поза моя была, конечно же, совершенно неприемлемой для благородной сьёретты… но сколько того благородства осталось во мне за эти восемь лет? Я наклонилась, всматриваясь в такие спокойные сейчас черты лица герцога Вальеро. Моего старого грума Хэмиша.
— А знаешь… — прошептала я. — Я ведь тоже часто думала тебя убить. Особенно когда из Чащи возвращалась. Один раз даже сунула свежую людожорку в уху… пришлось котелок переворачивать, а то бы ты сейчас тут не лежал… а мы бы — не стояли. Ты тогда так ругался. — я судорожно потянула носом воздух и быстро захлопала ресницами. Недоставало еще заплакать… над этим! Или не над ним, а над собой?
— Ладно. — гундосо пробормотала я и оттолкнулась ладонями, совершенно простонародно плюхнувшись на попу. — Пусть будет по-вашему. Не надо пыточной. Можешь отпустить палача. Считайте… что я его пожалела.
— Моя добрая девочка. — улыбнулся Черный Вилье.
— Мартин. Изволь вести себя прилично. — строго одернула его Камилла.
— Да-да… — покаянно кивнул он и присел рядом с Вилье на корточки. Его узкая изящная ладонь мягко легла герцогу на лоб. А вторая — под затылок. Мартин поглядел на меня. — Не смотри. — предложил он, но я только покачала головой.
Это было мое решение. Моя месть — какая есть. Мое милосердие — на какое я способна. Я не имею права отворачиваться.
Резкий поворот и щелчок, от которого я судорожно вздрогнула. Ничего не изменилось и изменилось всё.