— Даже такую малость сами сообразить не могут! — буркнул Слепой, неприязненно глядя как Чуч торопливо разжигает камин и вешает греться котелок с уже сготовленной похлебкой, а Пыря расставляет перед нежданными гостями миски. Только Мартин не шелохнулся, не отводя от Слепого напряженного взгляда. Крыска смотрела в пол, и только ничего не понимающая Булка растерянно вертела головой.
— Говорю же — пускай сами зарабатывают, не все ж им у тебя на шее-то сидеть! — Слепой отобрал флягу у мистрис и тоже основательно приложился.
— Эта ваша заблудшая… Хорошо кормленная, гладенькая… У мамы Заи для нее работа найдется! — «беременная» протянула руку и попыталась ущипнуть растерянную Булку за щеку. Та отпрянула, так что хищные пальцы сомкнулись у самого ее лица. — Шустраяяя… — протянула «беременная» и пьяно захихикала.
Крыска вдруг с силой втянула воздух носом, глаза ее расширились, и она посмотрела на Булку с ужасом и одновременно облегчением.
— Так это… Нельзя к маме Зае! — мистрис извиняющимся жестом развела руками. — До четырнадцати лет положено в приюте содержать, как это… Пе-ре-вос-пи-ты-вать, во! — она принялась ворочаться в кресле, прощупывая щели между сидением и ручками, и наконец с радостным возгласом вытащила засаленную книжицу и принялась листать страницы. Слегка подвывая, видимо, для большей выразительности, зачитала. — «Для попыток исправления от рождения порочных детских душ, вытравления из оных природных преступных наклонностей, тяги ко злу, разврату, и непокорству, и научения добру и послушанию вышестоящим». Никак нельзя ей в «мамины зайки»! — с явным сожалением захлопывая книжицу, вздохнула мистрис.
Чуч на миг застыл с поварешкой в руках и принялся помешивать варево снова. Крыска вскинула на мистрис острый взгляд и вновь потупилась.
— Дык кто ее еще в «зайки» возьмет! — деланно возмутился Безногий. — Прислугой поработает. Полы там помыть, камины почистить, еще чего…
— Полы намывать — самое воспитательное дело. Заодно и благодетельнице своей потери и беспокойства возместит. — сладенько протянул Слепой и вытянув из-за пазухи довольно пухлый кошелек, позвенел им перед носом у мистрис.
Глаза мистрис жадно блеснули, а руки невольно потянулись — схватить! Слепой ловко отдернул кошелек в сторону.
— За двоих! Крысятину тоже возьмем. Созрела девка… на любителя. В смысле, полы мыть поможет, а то ж эта новенькая у вас, небось, не привычная, не обученная. А Крыска вона как у Пьетро полы лихо намывала! — и Слепой совершенно похабно причмокнул губами.
Крыска не подняла головы, а лишь обхватил себя за плечи, словно стараясь прикрыться от жадного взгляд старого нищего.
— С договором! Для попечителей! — торопливо сказала мистрис и потянулась вслед за кошельком, как дерево-солнцевик за лучиком света. — Чтоб честь по чести прописано было, что берут их на добропорядочную работу, а не… для чего другого.
— Да мама Зая самая добропорядочная и есть! Это вашим попечителям кто хошь на Фабричной стороне подтвердит! — закивал Слепой.
— Кто в маминой порядочности усомнится, тот дня не проживет! — увесисто добавил Безногий.
— Пропишем честь по чести, что вы их в прислуги отправили. Честным трудом на хлеб себе зарабатывать, чтоб, значится, хоть часть расходов королевству и попечителям возместить! — певучим голосом протянула «беременная» — взгляд, устремленный на девочек, сверкал злой насмешкой.
— Ну а ежели они у мамы Заи заместо уборки чем другим деньгу зашибать начнут, так не ваша в том вина. — басом подхватил Безногий. — А этой… как ее… урожденной тяги к разврату, во! Не перевоспитались, значится, шлюхины дочки.
— Да как вы сме…! — вскинулась Булка, но Крыска вдруг схватила ее за руку и крепко, до боли, сжала. Лицо ее было не просто белым, а скорее серым, как давно не беленые стены приюта.
Чуч не оборачивался, продолжая мерно помешивать варево в котелке. Пыря принялся раскладывать ложки.
Мистрис подалась вперед и быстро, как кошка лапой, отвесила Булке пощечину.
— Знай свое место, девчонка!
— Во-во, у мамы Заи болтливых не любят, рот ее девкам вовсе для другого даден! — Слепой противно захихикал и швырнул кошелек Гонории.
Мистрис вытряхнула содержимое кошелька на колени и принялась торопливо пересчитывать высыпавшиеся в подол серебрушки. Улыбка на ее лице стала одновременно довольной и раздраженной:
— Это ж сколько вам самим мама Зая платит, что вы эдак расщедрились? — сгребая серебро обратно в кошель, недовольно пробурчала она.