— Тебе тошшшшже!
Выражения лица герцогессы мне было не видно, но воинственная тетка вдруг судорожно дернулась и шарахнулась от хрупкой среброволосой сьёретты в кружевах.
— Позвольте просто пожать вашу руку, сестра по оружию! — поторопился вмешаться Лерро.
— Иыыыы! — от полноты чувств взвыла тетка, с размаху хлопая по подставленной ладони. — Всё! Согласная я! На неделе здешний контракт отработаем, и всей наемничьей тысячей к тебе уйдем, коли возьмешь! Это тебе я, тысячник Сигурна, обещаю!
— На неделе? — тихонько прошептала я.
— Неделя… — шевельнул губами Монро-средний — голос его был не слышен за воплями покупательниц.
— А мне… А у меня… Только двадцать совернов! Можно мне хотя бы лапку! Я ее всю жизнь на груди носить буду! — ужом выползая из-под ног атакующих дам, звонко спросила девочка лет одиннадцати. Оборки ее шелкового платья были оборваны, ленты расплелись и свисали тряпочками, волосы торчали во все стороны, но к груди она трепетно прижимала позвякивающего хрюна-копилку. И протянула ее Лерро.
Тот зарычал, точно сам был вовкуном. Парадная сабля со свистом вылетела из ноже и… Лерро рубанул по ближайшей шкуре, срезая вовкунью лапу аж под самое брюхо.
— Держи, малыш. — присев на корточки, он протянул когтистую вовкунью лапищу девочке. — И оставь свои деньги — повеселись на них на ярмарке!
Амелия и Малена на миг замерли, точно статуи. На сьёретт Шигар было забавно смотреть. Мышцы на лице Малены судорожно напряглись, точно она пыталась удержать лютую ругань, брови задергались… а потом она невероятным усилием воли взяла себя в руки и тоном флотского адмирала, идущего на таран вражеской эскадры, скомандовала:
— Сьёретты, ножницы!
Подскочившая Рисса сунула ей в руки здоровенные ножницы… и два лезвия хищно сомкнулись на испорченной шкуре. Она быстро глянула на Амелию и та немедленно отмерла, заверещав:
— Кусочки вовкуньей шкуры на память о нынешнем королевском отборе! Каждый — двадцать совернов! Подходим, сьёретты, аккуратно, не толпимся, на всех хватит!
В этом я не сомневалась — Малена кромсала шкуру в мелкую лапшу.
— Ну какая же хорошая девочка! — снова умилился Монро. — Пойду, придержу нашего благородного генерала, чтоб коммерцию не портил. — он встал.
— Не жалейте золота, добрые овернцы! Вам — долгая память… о прекрасных глазах генерала Лерро… — Амелия хихикнула, увидев как Лерро прикрыл эти самые прекрасные глаза, явно сдерживая желание ее прибить. — А бедным сироткам — шанс на лучшую жизнь! Из нашего киоска всё до единого сентаво пойдут сиротам на обзаведение!
Я даже успела подумать, что наш киоск если не обгонит проценты Монро, то и отстанет не сильно… когда новый выкрик заставил всех позабыть о вовкуньих шкурах.
Глава 18. Герои площади
Крик был пронзительный, и с легкостью покрыл шум толпы — будто его обладательница наглоталась зелья, что мы армейским командирам продаем. Продавали… раньше…
— Врешь ты все! — верещала одетая в лохмотья деваха непонятных лет. Чтоб разобрать, молодая она или старая ее надо было сперва отмыть, а до этого еще вытряхнуть из вороха пестрых лохмотьев. Всклокоченная полуседая голова ее была повязана пестрым шарфом, наполовину закрывающим лицо. За девахой вприпрыжку следовали двое детей — тоже непонятно какого пола, не разберешь под слоем грязи и тряпок. Вокруг всей троицы витало такое густое застарелое зловонье, что в глаза слезились. Только что плотно сбитая толпа шарахнулась в стороны, и троица вальяжно проследовала по открывшемуся коридору.
Предводительница, лихо подбоченившись, встала перед прилавком:
— Ишь, бесстыжая, скачет, юбками трясет, даром, что сьёретта! — она неодобрительно поглядела на Амелию. — Слышь, бесстыжая! Ежели и правда сиротам на обзаведение собираете, так вот, на тебе! — она ухватила за плечи детей в лохмотьях и вытолкнул их вперед. — Самые что ни на есть сиротинушки! Вот и выдели им золотишка, что ли!
— Приданое сиротам будет выдаваться из собранных средств в организованном порядке. — строго сказала Анаис, но разбитная нищенка оказалась к гневу герцогессы устойчивей наемницы.
Она смачно сплюнула сквозь зубы — плевок угодил на прилавок, Анаис едва успела отпрянуть.
— Вот я и говорю — вранье! — снова заверещала нищенка, и теперь ее слышно было на другом конце площади. Голоса стихали, любопытный народ начал подтягиваться поближе. — Ничего мы не получим! До бедного люда вам, блааародным, и дела нет!
— А ведь верно говорит! — гаркнул вдруг мужской голос.