— Что? — спросил Мэттью. — Я не знал. Клянусь, я не знал…
Кук появилась в дверях на крики Чарльза. Она ахнула:
— Миссис Фэйрчайлд!
Голос Мэттью дрожал.
— Нам нужен брат Захария.
Брат Захария знал бы, что дать маме, и что делать. Мэттью начал объяснять, что плохого он сделал, но потом раздался шум от Шарлотты, и комната затихла.
— О, да, — слабым голосом сказала мама. — О, пожалуйста. Позовите Джема.
Чарльз и Кук выбежали из комнаты. Мэттью не смел подойти к матери и отцу. Наконец, после долгого и страшного времени пришел Брат Захария, в плаще пергаментного цвета, обвивавшимся вокруг него, как мантия, пришел для вынесения решения и наказания. Мэттью знал, что закрытые глаза Брата Захарии все еще видели. Он видел Мэттью и его грешное сердце.
Брат Захария наклонился и взял мать Мэттью на руки. Он унес ее. Весь день Мэттью слышал звуки прибытий и уходов. Он видел, как карета из Лондонского института чуть не врезалась в дверь, и появилась тетя Тесса с корзиной лекарств. Она изучала магию колдунов. Мэттью понял, что им были нужны Молчаливый Брат и маг, и они все еще не могли спасти его мать.
Чарльз не вернулся. Мэттью помог отцу вернуться на стул. Они сидели вместе в зале для завтрака, когда свет из сияния утра превратился в пламя дня, а затем исчез в тени вечера. Папино лицо выглядело вырезанным из старого камня. Когда отец наконец заговорил, он подумал, будто папа умирает изнутри.
— Ты должен знать, Мэттью, — сказал он. — Твоя мама и я, мы были…
Разделение. Окончание нашего брака. Она полюбила другого.
Мэттью был готов к ужасу, но когда он услышал ответ, это было хуже, чем он мог себе представить.
— Мы были в ожидании счастливого события, — сказал папа с комом в горле.
Мэттью уставился на него с полным недоумением. Он просто не мог понять. Это причинило бы слишком много боли.
— Нам с твоей мамой пришлось подождать некоторое время Чарльза Буфорда и тебя, и мы подумали, что вы оба стоите ожидания, — сказал отец, и даже в ужасе он попытался улыбнуться Мэттью. — На этот раз Шарлотта надеялась на дочь.
Мэттью подавился своим ужасом. Он думал, что больше никогда не скажет ни слова и не съест ни кусочка. Он бы задыхался от ужаса годами.
Мы думали. Мы были в ожидании.
Было совершенно ясно, что отец был уверен, и имел основания полагать, что его дети были его.
— Мы были обеспокоены, так как ты и Чарльз оба теперь довольно взрослые, — сказал Генри. — Гидеон, молодец, танцевал с Шарлоттой во время встреч в Конклаве. Он всегда был другом вашей матери, поддерживал именем Лайтвуда, когда она нуждалась в поддержке, советовал ей, когда она желала хорошего совета. Боюсь, я никогда по- настоящему не понимал работу Института, не говоря уже о Конклаве. Твоя мама просто чудо.
Гидеон помогал матери. Мэттью был тем, кто напал на нее.
— Я подумал, что мы могли бы назвать ее Матильда, — сказал отец медленным, грустным голосом. — У меня была двоюродная бабушка Матильда. Она была очень стара, когда я еще был молод, а другие парни дразнили меня. Она давала мне книги и говорила, что я умнее любого из них. У нее были великолепные маслянисто-белые волнистые волосы, но когда она была молода, они были золотые. Когда ты родился, у тебя уже были самые дорогие светлые, спускающиеся на лоб локоны. Я назвал тебя в честь тетушки Мэтти. Я никогда не говорил тебе, потому что думал, что ты не захочешь быть названным именем леди. Ты уже многое пережил из-за своего глупого отца, и из-за тех, кто придирается к твоим матери и парабатаю. Ты все так изящно переносишь.
Отец Мэттью коснулся его волос нежной, любящей рукой. Мэттью пожелал, чтобы он взял лезвие и перерезал горло Мэттью.
— Хотелось бы, чтобы ты знал мою великую тетю. Она была очень похожа на тебя. Она была самой милой женщиной, которую когда-либо создавал Бог, — сказал отец. — Спаси свою мать.
В то время Брат Захария скользнул, тень среди всех других теней, толпившихся в комнате, чтобы позвать отца Мэттью к постели его матери.
Мэттью остался один.
В сгущающейся темноте он смотрел на стул матери, на булочку и ее след из крошек, жирные остатки завтрака на столе, лежащие в беспорядке. Он, Мэттью, всегда тащил своих друзей и семью в художественные галереи, всегда стремился танцевать по жизни, всегда болтал про правду и красоту, как дурак. Он побежал, сломя голову, на Теневой рынок и беспечно поверил жителю Нижнего мира, потому что она казалась интересной, потому что она обозвала Сумеречных охотников жестокими, и Мэттью согласился, полагая, что он знал об этом лучше, чем они. Это была не вина женщины-фейри, или Аластера, или вина любой другой живой души.