Рид захохотал. Его голубые глаза засияли.
— О! Ты прикалываешься надо мной! — Затем подвел меня к гирям. — Силовой тренажер для верхней и нижней тяги хорош, но не всегда доступен, — сказал он. — Иногда тебе придется использовать свободные веса.
Рид вручил мне две пятикилограммовые гантели, взял парочку для себя, и мы вместе выполнили ряд упражнений: растяжку трицепсов, поперечные подъемы, а также проработку бицепсов в технике «Молоток». Он назвал это силовой тренировкой. Я обозвал — издевательством.
Наконец Рид опустил свои гантели.
— Ладно, а теперь ложись на пол.
И я плюхнулся на пол как мешок с…
— Ну, слава богу!
А затем Рид заставил меня делать ужасные, жестокие вещи — подъем ног, удержание ног на весу, мостики и планки. И под конец мы выполнили скручивания туловища и приседания. Я, конечно, потратил на каждое упражнение не больше тридцати секунд, но это был гребаный пиздец! И я подписался на это дерьмо?
Проследив за правильностью выполнения растяжки, и убедившись, что я еще дышу и не собираюсь окочуриться прямо здесь, на полу, Рид протянул мне руку, чтобы дать «пять». Мне пришлось приложить усилия, чтобы просто поднять руку и коснуться его ладони. Но я справился.
— Не будешь возражать, если я недолго полежу здесь трупиком?
Рид усмехнулся.
— Нет, обойдемся сегодня без смертей. — Он подал руку и, без видимых усилий, поставил меня на ноги. — Ты молодец!
— Может, вернемся к языку подмигиваний? Мои веки — это единственное, что еще может работать.
Рид моргнул один раз в знак согласия.
Я рассмеялся и опустил голову, испытывая усталость наравне с облегчением от того, что моя вторая официальная тренировка закончилась.
– Ты сегодня очень хорошо поработал, Генри. — Рид говорил со мной, да и, думаю, со всеми своими клиентами так, словно я был единственным человеком в зале. — В течение следующих двух дней устрой себе пешие прогулки в спокойном темпе и выполняй легкие растяжки. Мышцы сильно не нагружай, но двигаться постарайся побольше. И до встречи в воскресенье, в восемь, договорились?
Я кивнул.
— Ага. Если выживу.
— Я напишу завтра, чтобы узнать, как у тебя дела. Можно?
— Конечно. Но разве завтра у тебя не выходной?
Рид кивнул.
— Да. Я свободен по средам и пятницам. Но мне не трудно. — Он оживился и шутливо отсалютовал. — Это моя прямая обязанность, как твоего личного тренера.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь.
— Конечно. Мне уже пора. Нужно заскочить домой принять душ. Мне к девяти на работу.
— Здесь есть душ.
Я побледнел. Никогда в жизни не стал бы принимать душ в таком месте, где любой может войти и увидеть меня.
— Э-э, нет, спасибо.
К счастью, Рид не стал настаивать. Может, заметил испуг на моем лице? Рид посмотрел на часы.
— Черт, уже почти восемь.
— Десять минут до дома, двадцать, чтобы принять душ и побриться, и пятнадцать минут на дорогу до офиса. И поверь, большую часть времени займет путь от лифта до стола. — И я, словно ржавый железный человек (тут даже притворяться не пришлось) поковылял на выход из спортзала.
Когда я плюхнулся в офисное кресло, меня сразила уже знакомая, отдающаяся при каждом движении, но все еще вызывающая удивление мышечная боль.
* * * *
В пятницу вечером я ужинал курицей на гриле и салатом, а мечтал о пицце, о том, чтобы не было этой чертовой боли, и расставания с Грэмом тоже бы не было. В субботу утром я едва мог двигаться, но потихоньку бродил по квартире и собирал остатки вещей Грэма. Хотя все, что находилось ниже колен, черт побери, пусть бы там и оставалось. Потому что я не мог так сильно наклоняться.
К одиннадцати часам на обеденном столе образовалась небольшая кучка из его вещей. Любимые кофейные кружки; приобретенная на рынке королевы Виктории во время одной из наших многочисленных поездок в Мельбурн красная глазированная миска; стопка DVD-дисков, которые Грэм явно забыл; аккуратно сложенная одежда — большую часть я для него покупал; несколько старых книг, зонтик, ботинки и еще куча всякой всячины из шкафчика в ванной.
Когда Грэм ко мне переехал, у него не было столько вещей. Только одежда и личные вещи, а еще коробка с кухонной утварью и стремные тарелки с чашками. Свою старую разномастную мебель он оставил соседу, посчитав, что у меня есть все необходимое.
Но теперь, спустя восемь лет, по всей квартире там, где раньше стояли его вещи, отчетливо выделялись проплешины. Изогнутый дизайнерский шезлонг, за который Грэм заплатил целое состояние; торшер, всегда казавшийся мне похожим на гигантскую анальную пробку; картина со стены в холле, ваза в центре стола…
В моей жизни тоже образовались очень заметные пустоты. Восемь лет — достаточно большой срок для совместной жизни с одним человеком. В основном, круги нашего общения не пересекались, но общие друзья тоже имелись. Интересно, кто с кем останется при нашем разрыве? На этой неделе с большинством наших самых близких друзей я уже разговаривал. Кто-то был шокирован новостью, а кое-кого, казалось, это совсем не удивило. Например Колина с Джеймсом. По их реакции я понял, они давно были в курсе такого исхода. По всей видимости, Грэм поделился с ними задолго до того, как сообщил об уходе мне. И скорее всего, когда после разрыва все устаканится, парни останутся с Грэмом. Ну и ладно. Конечно, они отличные ребята, но всегда были ближе Грэму.
С этой мыслью я выудил из кармана телефон, прокрутил список последних звонков и набрал Анику. Подруга ответила после второго гудка.
— Привет.
— Привет!
— Как ты сегодня?
— Перебираю вещи Грэма.
— Ох! Хочешь, приеду?
— Нет, я в порядке.
— Собираешься продать все на eBay? Или устроить церемониальный костер?
— Да нет, я собирался ему позвонить.
— О, Генри, — тихо произнесла она. — Не надо над собой издеваться. Сжечь все к черту будет лучшей терапией. Если хочешь, могу притащить бензин?
— Я ничего не собираюсь сжигать.
— Тогда просто напиши ему.
— Почему нельзя позвонить? Мы восемь лет были вместе. Конечно же, я могу ему позвонить.
— А если он не ответит? — мягко спросила Аника. Затем, помолчав немного, добавила: — А что, если ответит?
Я вздохнул и плюхнулся на диван.
— Ой. Блин, вот гадство. Постоянно забываю, что у меня все болит.
— Я преклоняюсь перед твоим стремлением к здоровому образу жизни, — сказала Аника. — Но, черт, звучит больно.
— Так и есть.
— У тебя несчастный голос. Хочешь, угощу тебя ланчем?
Должно быть на какой-то момент я окунулся в пучину боли и страданий.
— А паста будет?
— А ты хочешь?
— Ты еще спроси голубое ли небо!
— Простого «да» было бы достаточно.
— Тогда «да», черт возьми!
— Хорошо, через двадцать минут мы за тобой заедем.
— Да благословит Господь твою душу.
Аника рассмеялась и отключилась. Двадцать минут спустя машина подруги стояла напротив моей входной двери, а я пытался умоститься на заднем сиденье. Шон, парень Аники, развернулся ко мне.
— Ты в порядке?
— Нет. Я тут погуглил. И мне кажется, что я умираю от какой-то редкой болезни. Хотя тренер уверяет, что это всего лишь мышечная боль.
На лице Шона отразилось удивление пополам с сочувствием.
— Представляю.
Шон мне нравился. Они с Аникой начали встречаться несколько лет назад, и он сразу вписался в нашу жизнь. Он понимал, что мы с подругой шли комплектом. И не возникал, когда мы почти каждый день болтали с ней по телефону.
Когда Грэм меня бросил, я позвонил Анике и они тут же приехали. Именно Шон купил нам вино и еду. Он крепко меня обнял. И пока я, сидя на полу, рыдал и изливал душу, Шон вместе с Аникой внимательно меня слушал. И вот теперь, спустя десять дней, вопреки всем моим ожиданиям, жалости в его взгляде не было. Шон просто тепло улыбнулся.
— Так понимаю, на повестке дня сегодня паста. — Потом глянул на Анику. — Я слышал много хороших отзывов о новом местечке на Нортон-стрит. Проверим?
Нортон-Стрит ассоциировалась с итальянской кухней. Улицу не просто так прозвали маленькой Италией.
— Звучит идеально, — не то, чтобы меня спрашивали. Аника уже направлялась в сторону Лейххардта.
Поездка туда казалась прекрасным решением. Приятный разговор на отвлеченные темы, смена обстановки и общение позволили снова почувствовать себя почти человеком. Я даже вместо привычного сливочного соуса с беконом заказал томатный с овощами и отказался от чесночного хлеба.