И в самом деле, как бы в подтверждение ее предчувствия, Махия произнесла сурово и решительно:
– Ну, будет, довольно!.. Твой отец, уходя, поручил нам твою судьбу, и ты пойдешь замуж за того, кого мы выберем тебе в женихи.
Нуну посмотрела на нее глазами, полными скорби и решимости не покоряться, не уступать никому.
– А теперь ступай на луг, захвати с собой серп и накоси там где-нибудь травы на свясло, – сказала Махия и встала.
Встала и Нуну, покорно пошла исполнять приказание. Выйдя в поле, она остановилась. Она одной рукой уперлась в бок, словно поддерживая свой тонкий стан, другая рука, державшая серп, висела, как сломанная, вдоль бедра. Время шло, минута сменяла минуту, а она все стояла, вперив застывший взгляд в пространство и всецело уйдя в свои горькие думы.
– Удачи тебе в твоей работе! – громко окликнул Нуну стройный юноша, неслышно подошедший к плетню. Облокотившись на него, он со спокойной улыбкой следил за девушкой.
Девушка вздрогнула, вся зарделась от смущения.
– Хорошо же ты работаешь! – все с той же улыбкой продолжал юноша, поглаживая молодой пушок над верхней губой.
Нуну заставила себя наклониться и дрожащей рукой принялась срезать траву.
Юноша медленно шагнул через плетень, подошел к девушке и сказал:
– Постой, дай-ка мне серп, я тебе пособлю.
– Нет, нет! Оставь меня, я сама.
Юноша испытующе взглянул на Нуну, в первый раз услышал он от нее такой ответ.
– Что с тобой, девушка, почему так говоришь со мной?
– Ничего, ничего! – торопливо ответила девушка. – Ступай, как бы не увидел нас кто-нибудь! – тревожно добавила она.
– А если и увидят? – раздумчиво спросил юноша, – подозрение кольнуло его в сердце.
Он задумался.
– Почему не рассказываешь, что за беда у тебя? – спросил он.
– Меня хотят выдать замуж за другого! – вдруг вскрикнула Нуну, и слезы полились у нее из глаз.
– За другого? – побледнел юноша.
– Да, за другого!
– А что отец?
– Отца нет, он ушел! – с отчаянием прошептала Нуну.
– Ушел? – дрогнувшим голосом повторил юноша и низко опустил голову.
Долго стоял он в глубокой задумчивости, потом гордо вскинул голову и оказал:
– Пусть Иаго умрет, если отдаст тебя другому!.. Вот что! Сегодня вечером, когда все улягутся спать, выходи сюда. Я и сам еще не знаю, что сделаю, но, клянусь благодатью святого Гиваргия, никому тебя не уступлю!.. Ведь ты придешь, да?
– Не знаю, смогу ли…
– Ты, может быть, сама раздумала итти замуж за меня? – спросил Иаго, нахмурив брови.
Нуну ничего не ответила, она только взглянула на юношу, но так взглянула, что тот весь затрепетал.
Иногда один-единственный взгляд выражает в тысячу раз больше, чем самые страстные речи, самые убедительные слова.
Так взглянула Нуну, и взгляд ее вонзился, как стрела.
Иаго позабыл обо всем, позабыл о том, что даже малейшая неосторожность могла выдать каждое их движение, и самозабвенно обнял девушку.
– Нуну, Нуну! Жизнь моя! – целовал он ее. – Ведь ты придешь, придешь ко мне?…
Мгновение счастья опьянило Нуну, она крепко прижалась к юноше и несколько раз порывисто его поцеловала.
– Значит, придешь сюда, на луг, нынче ночью? – упорно допытывался Иаго.
– Хорошо, хорошо, только теперь уходи!
– Уйду, сейчас уйду… Только один раз, еще один только раз поцелую тебя…
Не дай бог, если бы кто-нибудь подсмотрел их ласки, дорого обошлось бы Иаго его безрассудство. Но, на счастье, никто их не заметил. Они расстались с тем, что вечером встретятся снова и решат, как быть дальше. Иаго пошел к своем крестному отцу за советом. Нуну, успокоившись, принялась жать траву.
Она еще работала в поле, когда Глаха достиг Дарьяльской крепости, где он предполагал присоединиться к другим путникам или войсковым частям, чтобы добраться до Дзауга.
Глаха принадлежал к зажиточному роду, мощь которого была подорвана в прошлом веке новыми порядками, безжалостно ломающими народные обычаи. Но в горах все еще бушевала гордая, неукротимая кровь горцев и постоянно давала о себе знать. В юности Глаха женился по любви, и первые дни его жизни с любимой подругой протекали безмятежно. Но к счастью скоро примешалась горечь. Глаха заметил, что сельский есаул его невзлюбил – постоянно придирается к нему, заставляет больше всех гнуть спину на оброчной работе. Протестовать против такой несправедливости было бесполезно: в ту пору человек не только не мог нигде добиться правды, он даже не знал, кому пожаловаться. Как-то раз, когда Глаха вернулся домой, зашел к нему есаул и попросил одолжить арбу. Глаха отказал. Есаул настаивал, и Глаха избил назойливого просителя.