– Герцог Рейнар из рода Митровиц, сын Хладра, – Хроуст с булавой на коленях сидел напротив. – Ответь на мои вопросы, и, возможно, участь твоя будет не так ужасна…
– Да чего с ним разговаривать! – перебил Латерфольт, вскакивая на ноги. Кирш и Петлич вскочили за ним. – Он ничего не расскажет. Мы теряем время! Этот человек убил шесть сотен наших братьев и сестер, не считая тех, что в прошлом…
– Латерф, сядь.
Тяжелый голос Хроуста заполнил зал, как вода наполняет сосуд. Латерфольт медленно опустился на стул. Шарка почти слышала, как яростно колотится его сердце.
– Я отвечу, – сказал Рейнар и поднял голову.
– Трус! – прошипел Кирш, усаживаясь.
– Предатель! – добавил Петлич.
– Я сказал молчать! – взревел Хроуст, и Сиротки наконец умолкли. – Скажи, герцог Митровиц, откуда у вас кьенгары? Свортек был не единственным?
– Нет. У нас еще много кьенгаров, я сам точно не знаю сколько. Свортек передал часть Дара задолго до смерти, но Гильдия сохранила это в секрете.
Хроуст нахмурился. Сиротки пришли в волнение, но, опасаясь гнева предводителя, удержались от комментариев.
– Откуда ты узнал о штурме? Среди нас есть лазутчик?
– Был.
– Морра?
– Морра здесь ни при чем. – Рейнар заговорил громче: – Она никогда не любила его величество и не предана ему. Она следовала за ведьмой, потому что думала, что в ней осталась часть Свортека, но никакого отношения к штурму она не имеет. Не трогайте ее.
– Тогда кто?
– Мархедор. Кьенгар, которого вы убили. У него был Дар невидимости, он проник в Тавор и все это время разведывал ваши планы.
– Но в Тавор невозможно попасть просто так!
– Ну, у него был еще Дар зрения, или как там оно называется. Я не знаю этих магических штучек…
– Он же издевается над нами! – снова вскричал Латерфольт, и на сей раз Хроуст не стал его останавливать. – Каждое его слово – ложь! Нет никакого Дара невидимости и зрения! Ты же сам это знаешь, Ян!
– О Даре исцеления мы тоже раньше не слышали, – возразил Кирш.
– Мать твою, Кирш, ты что, совсем тупой?
Хроуст молчал.
– Позволь мне, Ян, – продолжал Латерфольт, задыхаясь, – просто позволь мне! Я вырву из его поганой глотки все, что захочешь, а потом сделаю так, чтобы эта мразь подыхала как можно дольше и мучительнее! Пусть его ублюдки смотрят, как он вопит и умоляет меня!
Шарка никогда не видела его таким – и это зрелище не вызвало в ней ничего, кроме гадливости. Разве это он, ее нежный егермейстер, знаменитый герой и защитник обездоленных?
Хроуст поднялся с места, никак не ответив на слова Латерфольта. Сиротки тоже вскочили в растерянности: руки у Рейнара все еще были свободны, но тот не шелохнулся. Гетман подошел к герцогу и вытащил из-за пояса кинжал. За спиной Хроуста Шарке не было видно, что он делает. Но когда Хроуст отстранился, Рейнар был цел и невредим. Старик разрезал рукава на рубашке герцога, взял его левую кисть и вытянул обнаженную руку так, чтобы ее все видели.
– Ха! – захохотал Кирш. – Ты не только предатель и неудачник – ты еще и самоубийца!
Сиротки, кроме Латерфольта и Шарки, подхватили его смех.
Предплечье Рейнара не просто покрывали шрамы: кожа на нем была стянута так, словно мясо кромсали, а затем наскоро и грубо сшили из лоскутов кожи. Уродливые следы позора тянулись от локтей до запястий со всех сторон. Правая рука тоже была искалечена, но чуть меньше: видимо, Рейнар начал с левой, а на правую ему не хватило сил.
Хроуст опустил руку Рейнара. Тот принялся прикрывать шрамы тем, что осталось от рукавов, и впервые за весь суд в его движениях проявилась нервозность. Еще бы – самоубийца… Пожалуй, даже грехи уныния и мужеложства не могли сравниться в Бракадии с попыткой покончить с жизнью. Судя по тому, как громко и злорадно хохотали военачальники Хроуста, самоубийц осуждали не только последователи Единого Бога. Не сумев спрятать шрамы в рукавах, Рейнар обхватил себя за бока, словно пытался согреться. В его взгляде вспыхнула волчья злость, похожая на ту, что несколько мгновений назад исказила до неузнаваемости лицо Латерфольта.