Гиммлер замер перед Вабером, и улыбка осветила его лицо…
– Вабер, вы гений, – сказал он тихо. – Я восхищен вами, Вабер!
«Бить надо сейчас, – решил Вабер, – потом может быть поздно, потому что Пацингер ринется к Лею и все сломает, приписав себе заслугу в организации системы его телескопов, которые позволили мне составить верный гороскоп. Бить надо немедленно».
– Рейхсфюрер, в Баварии сейчас простаивает обсерватория Кульбрахта, – сказал Вабер. – Там занимаются обработкой очевидных фактов. Если бы вы позволили мне взять пять-шесть сотрудников, я бы срочно выехал туда и подготовил в течение недели-двух гороскоп на май. Уже три дня я слежу за невиданными ранее процессами внезапного высвечивания звезд. Это симптом поразительный, ибо объяснить его можно лишь как единство несовместимого. Процессы, происходящие сейчас в звездном мире, отнюдь не сиюминутны: здесь надо тщательно рассчитать перспективу. Я жду ожидаемого в неожиданном, рейхсфюрер…
– Вы сможете все это изложить фюреру? – спросил Гиммлер. – Пусть ваш гороскоп еще не просчитан математиками, пусть. Вы сможете расчертить на листке бумаги происходящее?
– Да. Я смогу это сделать.
Гиммлер взял Вабера под руку и повел его к двери. Пацингер пошел следом.
– Подождите здесь, – сказал Гиммлер, – вы пока не нужны мне…
Гитлер уже знал о случившемся в Вашингтоне. Он сидел в своем маленьком кабинете возле стола, и в ногах у него лежала овчарка. Он заправил свою узенькую походную кровать шерстяным серым одеялом и разгладил складки на подушке так, чтобы кровать выглядела опрятной, будто он и не ложился сегодня спать.
Чуть приподняв руку, он обменялся партийным приветствием с Гиммлером и указал Ваберу на стул возле карты.
– Садитесь рядом, Гиммлер, – предложил он. – Я слушаю, профессор.
Вабер стоял перед фюрером и старался отвести взгляд от желтого, одутловатого лица Гитлера. Серые, тяжелые глаза Гитлера притягивали к себе, как магниты. Лишь глаза казались живыми, все остальное: пепельные щеки, поседевшие волосы, пергаментные руки, бессильные ноги в высоких, «бутылочками», сапогах – было каким-то безжизненным.
«И этот человек привел нас к трагедии, – подумал Вабер, но не испытал при этом гнева, лишь какая-то странная недоумевающая жалость к себе была в нем сейчас. – Мы шли за ним, верили в него, аплодировали ему, приравняли его к богу… Что стало с немцами, господи?! Это же вне логики!»
– Мой фюрер, – начал он, – в отличие от тех, кто исповедует каноническую астрологию, я прежде всего слежу за новыми тенденциями в науке. И я пришел к выводу, что не только звезды, видимые в радиотелескопы, но и не видимые нам в черных провалах космоса, влияют на человека, на его нервную структуру. Те, кто отстаивает очевидное, либо бездарны, либо преступны в тайных помыслах… Излучение радиоволн или электромагнитные колебания способны не только внести помехи в работу сверхмощной радиостанции – неосязаемые нами влияния космоса определяют тенденцию развития: солнечные протуберанцы вызывают мор на земле – с этим теперь перестали спорить…
Вабер заметил, как нетерпеливо дрогнула рука Гитлера, безвольно лежавшая на остром колене. Эта нетерпеливость безволия показалась Ваберу ужасной. Он понял, что Гитлера сейчас не интересуют обоснования, логика, точность; его интересует лишь астрологическое подтверждение той новости, которая, как ему казалось, известна лишь избранным рейха. Он не мог и представить себе, видимо, что его подданные вправе узнать новости не в передачах геббельсовского радио, но настроившись на волну Лондона или Москвы.
«Он хочет получить красивую игрушку, – понял Вабер, – я зря тяну. Я так могу потерять то, что лежит рядом, протяни руки – и твое».
– Однако, – продолжал в той же размеренной, неторопливой интонации говорить Вабер, – данные сегодняшней ночи, а вернее, вчерашнего вечера позволили мне набросать довольно занятную схему – в связи с теми изменениями звездных тел, которые я заметил в наших телескопах.
«Что они все понимают в науке? – подумал он, достав блокнот и набрасывая план. – Им неинтересен поиск, они не верят в необходимость десятилетий экспериментов, прежде чем можно прийти к выводу, им важна сиюминутная отдача. И победит тот, кто сможет им больше наболтать математической галиматьи на уровне „доступной физики“: сложное им, не имеющим законченного школьного образования, абсолютно непонятно».