– Где-то перекликается с Энцесбергером…
– С этим ублюдком? Господин прокурор, я стою с ним на разных позициях! Он же за волосатых!
– Да? Может быть. Я ведь говорю как дилетант… Ну и что дальше?
– Кочев сказал, что это интересно, и спросил, где это напечатано, а я сказал, что это написано чернилами на моих ягодицах. Простите, я, наверное, не имел права вам так говорить, но я ему так сказал, именно так. Он спросил: «Почему вы не публикуетесь, Иоганн?» А я ответил, что он столько же знает о нас, сколько мы о них, и он с этим согласился… А когда мы в центре разошлись, он предложил мне вечером повстречаться, он сказал, что хочет послушать мои стихи… Он сказал, что вечером пойдет в «Ам Кругдорф», это такой маленький ресторанчик возле университета, и что мы можем перед этим с ним увидеться… Вот…
– Дальше?
– Мы с ним увиделись, а он говорит, что если мне нужны деньги на издание стихов, то он может мне помочь. «Или, – говорит, – давайте мне ваши стихи, Иоганн, я их покажу у нас дома, мы их напечатаем…» А я сказал, что, конечно, лучше мне одолжить деньги на издание книги… Он спросил – сколько, а я сказал, что я толком не знаю, сколько стоит издание поэтического сборника в маленькой типографии. Он спросил: «Тысяча марок устроит?» Ого, еще бы не устроила! А как мне их вернуть? Что, если я не продам книг на тысячу марок? Наши сволочи разве читают поэзию? Они только смотрят грязные фильмы из Штатов, где барахтаются в постели или стреляют ковбои… Спросите наших, кто читал Гёте? Из тысячи один. А если и читали, то этого ядовитого Гейне… А он такой же немецкий поэт, как я – французский.
– Почему вы так настроены против Гейне? По-моему, он большой поэт.
– А я разве сказал, что он маленький поэт? Он замечательный поэт, но он зол и дедуктивен, это свойственно людям его национальности. Разве Мендельсон плохой композитор? Но Вагнер выше. И Мендельсон в этом не виноват, я его, кстати говоря, обожаю. Он замечательный композитор.
– В этом с вами трудно не согласиться…
– Кочев, кстати, не согласился… Но неважно. Он, – продолжал Шевц, – сказал: «Я дам вам деньги, и не думайте о том, когда вы их сможете вернуть… Но мне, – продолжал он, – как ученому-социологу, хотелось бы попросить вас о любезности… Сюда приедут мои друзья: познакомьте их с молодыми интеллектуалами, расскажите моим друзьям, кто и как думает о нас и о вас, о ваших нацистах, капиталистах, о Мао…» Я сразу смекнул, в чем дело… Он думал, что если поэт, то, значит, блаженный. Я сначала-то подумал: ну и возьму я ваши деньги, а ничего вам говорить не стану, но потом я сказал себе: «Иоганн, с этого нельзя начинать. Нельзя грязнить себя в самом начале…» И я ответил ему: «Идите прочь! Ищите себе агентов в республиканском клубе!» Он засуетился, стал говорить, что я его не так понял, а я повернулся и ушел…
– И больше с ним не встречались?
– Нет.
– Где вы с ним увиделись?
– Возле остановки метро.
– Какая станция?
– Онкл Томс Хютте…
– В какое время?..
– Часов в одиннадцать…
– Он стоял в метро или был наверху?
– Там же все наверху!
– Вы не путаете? Может быть, вы увиделись с ним в центре? На станции Шмаргендорф? Если вы говорите, что увиделись в одиннадцать часов?
– В центре? Нет… По-моему, нет… Да нет же, конечно, возле метро…
– Почему вы не сказали об этом раньше?
– Не дело поэта таскаться по полициям. Его дело – самому быть честным…
– Вы утверждаете, что Кочев предпринял попытку вербовать вас?
– Конечно. А как же иначе можно это расценить?
– Иначе? Можно и иначе… Представьте, что его друзья собираются к нам и что действительно они интересуются, чем живут наши молодые интеллектуалы…
– А деньги мне зачем предлагать? Они же приезжают сюда с пустыми карманами.
– Кто?
– Коммунисты.
– Откуда вам это известно?
– Это всем известно.
– Лично мне это неизвестно. От кого вы узнали, что коммунисты приезжают к нам с пустыми карманами?
– Да все так говорят… И, кроме того, я читал об этом…