— Что не дает покоя моей дочери?
— Не знаю, — жалобно ответила Жаннета. — Она лишь видится мне, но я чувствую, что нет ей счастья.
— Нет чего? Счастья?
Катрине было чуждо это понятие.
«До чего пустое и несерьезное слово. Им утешаются только бедняки да неудачники. С его помощью короли и епископы держат в узде своих крестьян и рабов».
— Нет ей счастья, — повторила девушка и добавила шепотом: — И мне тоже нет. Приемная матушка, отпустите из комнаты!
— Ты не готова.
— Готова! Умоляю! Готова! — Жаннета бросилась на колени, обхватив ноги Катрины. — Я здесь с ума схожу!
Жрица положила руку девушке на макушку и с силой откинула ее голову назад.
— Терпение. Уже скоро. Скоро ты обретешь крылья и станешь летать вместе с Пандионой. — Она улыбнулась птице, та прокричала в ответ.
Юная ведьма не дождалась своего часа. Четыре месяца спустя Катрине доложили, что пленница подкупила слугу и вот уже три полнолуния подряд убегает в лес общаться с духами: часами напролет танцует голой, а потом незаметно проскальзывает в свою комнату.
Ярость ведьмы могла сравниться лишь с ее тревогой в тот день, когда в замок с привычным визитом явился епископ из Тулузы и, пребывая в большом волнении, попросил о встрече, дабы поговорить «о различных пренеприятнейших обвинениях в адрес вашего двора».
Дорога из города в соседнюю виноградную долину проходила через владения Каоров. Похоже, какие-то путники, заночевав в лесу, увидели, как Жаннета танцует во славу Богини, и сообщили об этом своему священнику. Поползли слухи. В городе, как в старые времена, Каоров снова стали называть ведьмами.
Часть священников знала правду о Каорах и Деверо, часть — нет. Каждому поколению французских ведьм и колдунов приходилось улаживать отношения с церковью любыми возможными средствами. Катрине достался отчаянно добродетельный христианин, который всем сердцем поддерживал полыхавшие в Европе очистительные костры.
— Не сомневаюсь, что вы, мадам, понимаете мое беспокойство, — говорил ей епископ во время прогулки по великолепному розарию, в земле которого покоился прах Изабо, а прямо на ее останках росла лилия, символ дома Каоров. — Ведь эта мерзость нашла укрытие в вашем доме. Вы пригрели змею на своей собственной, с позволения сказать, груди. — Он покраснел.
— С позволения сказать, бастард моего мужа — это моя забота.
Пожилой священник предостерегающе поднял палец.
— Душа всякого христианина есть забота церкви Божьей, дочь моя.
В итоге Катрина уступила, хотя страшно разозлилась. Она лично обвинила Жаннету в ведовстве, заявив, что видела, как та летает на метле. Когда епископская охрана вытаскивала визжащую девушку из башни, здесь уже и в помине не было ничего, что могло бы навести на мысль о колдовстве: на стене полупустой комнаты висело распятие, рядом стояла фигурка Мадонны. Из замка к тому времени исчезли и личный алтарь жрицы, и все кровавые пятна, оставшиеся после многочисленных жертвоприношений.
Пандиона тоже пропала. Она объявилась лишь в день, когда Жаннету вывели во двор Тулузского собора и привязали к столбу. Птица кружила в дымных потоках горячего воздуха, глядя, как надежды Катрины снова превращаются в пепел.
3 МЕРТВАЯ ЛУНА
Веселиться повод есть —
Враг отведал нашу месть.
Смерть повсюду разнесло
Соколиное крыло.
Стон врага для нас услада,
Смерть врага для нас награда.
Злобный сокол когти точит,
Бедствия врагам пророчит.
ЖЕРО
Остров Авалон
— А ты еще поживешь, mon frere sorcier[4], — неизвестно откуда прозвучал голос.
Жеро попробовал открыть глаза, но не смог: мешала тугая повязка. Пошевелиться тоже не получилось; двигается тело или вообще не отвечает приказам, нельзя было понять из-за страшной боли. Агонизировало все его существо.
Майкл, отец юноши, когда-то любил дискутировать с одним своим другом-колдуном на тему вечных мук, придерживаясь распространенной точки зрения, согласно которой жертва через некоторое время перестает чувствовать пытки. Любое ощущение, будь то блаженный экстаз или страшное жжение, которое сейчас мучило Жеро, через некоторое время теряет смысл, так как тело перестает на него реагировать.
Он чудовищно ошибался.
«Боль живет только в сознании. Но мой мозг давно сгорел. Я уничтожен полностью, весь до последней частицы».