Я лежал на полу и смотрел в сторону, а она молотила меня по щекам и плечам. Я ничего не чувствовал, просто ждал, когда это кончится, но, едва она встала и, шмыгая носом, направилась к выходу, мне захотелось ударить ее наотмашь.
Я сказал спокойно:
– А чего ты ждала? Я не могу плакать по заказу, как ты. Пролактиновый уровень не тот.
Она тащила чемоданы. Я представил себе, как встаю, иду за ней, предлагаю понести вещи, устраиваю сцену. Однако жажда мести уже угасла. Я люблю ее, хочу, чтобы она вернулась… и, что бы я ни сделал, я только растравлю ее боль.
Входная дверь хлопнула.
Я съежился на полу. Кровь хлестала. Я стиснул зубы, не столько от боли, сколько от запаха, от беспомощности; однако я знал, что порезался не глубоко. Я не обезумел от ревности и гнева, не рассек артерию; я всегда точно знаю, что делаю.
Может, мне следует этого стыдиться? Стыдиться, что не переломал мебель, не вспорол себе живот, не попытался убить Джину? Я по-прежнему чувствовал ее презрение.
Может быть, я не понимал ее мыслей, но сейчас, когда она толкнула меня на пол, явственно почувствовал одно: из-за того, что я не поддался эмоциям до конца, не потерял контроль… в ее глазах я не вполне человек.
Я замотал порезы полотенцем и объяснил фармаблоку, что случилось. Несколько минут он гудел, потом выдавил пасту из антибиотиков, коагулянтов и чего-то вроде клея. Мазь засохла на коже, как тугая повязка.
У фармаблока нет глаз, но я стоял у микрофона и рассказывал, что получается.
Он сказал:
– Избегай тужиться. И постарайся громко не смеяться.
8
Анжело объявил скорбно:
– Я с поручением.
– Тогда не стой на пороге.
Он прошел за мной в прихожую, оттуда в гостиную. Я спросил:
– Как девочки?
– Отлично. Совсем нас вымотали.
Марии исполнилось три, Луизе – два. Анжело и Лиза работают на дому (в звуконепроницаемом кабинете), а детей пасут посменно. Анжело – математик в сетевом, номинально канадском, университете; Лиза – специалист по химии полимеров в голландской компании.
Мы дружим с университета, однако с его сестрой я познакомился уже после рождения Луизы. Джина навещала молодую мать в роддоме, я влюбился в нее с первого взгляда, в лифте, еще не зная, кто это.
Анжело сел и сказал осторожно:
– По-моему, она просто хотела узнать, как ты.
– Я оставил ей десять сообщений за десять дней. Она отлично знает, как я.
– Она говорит, ты внезапно замолчал.
– Внезапно?! Десять актов ритуального самоуничижения за десять дней, без всякого ответа – большего она не дождется, – Я не хотел выказывать горечь, но у Анжело на лице уже появилось выражение заблудившегося на поле боя мирного посланца. Я рассмеялся, – Скажи ей, что ей хочется услышать. Скажи, я опустошен, однако быстро прихожу в себя. Чтобы она не обиделась, но и виноватой себя не чувствовала.
Анжело неуверенно улыбнулся, словно я отпустил плоскую шутку.
– Она сильно переживает.
Я сжал кулаки и произнес медленно:
– Знаю. Я тоже переживаю, но не думаю, что ей будет лучше, если ты скажешь… – Я оборвал фразу, – Что она просила передать, если я спрошу, есть ли надежда на ее возвращение?
– Просила сказать «нет».
– Конечно. Но… искренне ли она говорила? Что просила сказать, если я спрошу, искренне ли это?
– Эндрю…
– Забудь.
Наступило долгое, неловкое молчание. Я подумал было спросить, где она, с кем, но понимал, что Анжело не ответит. Да и незачем мне знать.
Я сказал:
– Завтра я должен лететь в Безгосударство.
– Да, я слышал. Удачи.
– Другая журналистка охотно полетела бы вместо меня. Достаточно позвонить…
Он покачал головой.
– Без толку. Ничего не изменится.
Опять молчание. Потом Анжело сунул руку в карман и вытащил пластмассовую трубочку с таблетками.
– У меня с собой Д.
Я взвыл.
– Ты никогда не принимал эту гадость.
Он обиделся.
– Да они безвредные. Хочется иногда расслабиться. Чего тут плохого?
– Ничего.
Дезингибиторы безвредны и не вызывают привыкания. Они создают легкое ощущение благополучия и немного нарушают связность мыслей – как умеренная доза алкоголя или марихуаны, но почти без побочных эффектов. Их концентрация в крови саморегулируется: выше некоего уровня молекулы катализируют собственное разрушение, поэтому что одна Д, что пузырек – разницы никакой.
Анжело протянул мне трубочку. Я неохотно взял таблетку и зажал в ладони.
Алкоголь в приличном обществе перестали употреблять, когда мне было десять, однако о «социальной смазке» вздыхают до сих пор, осуждая лишь вызываемые этиловым спиртом органические расстройства да его способность ударять в голову, провоцируя насилие. По мне же, сменившая его волшебная пилюля только обнажила проблему. Цирроз, мозговые болезни, некоторые виды рака, самые страшные дорожные аварии, пьяные преступления – все это благополучно отошло в прошлое; но я по-прежнему не верю, что нормальное общение или отдых невозможны без помощи психоактивных средств.