Он сказал:
– Никто не взрослеет. Это подлая ложь. Люди меняются. Идут на компромиссы. Запутываются в ситуациях, в которые не собирались попадать. Худо-бедно притираются. Только не говори, что это некое предопределенное вхождение в «эмоциональную зрелость». Близко не лежало.
Я смутился.
– Что-то не так? У тебя с Лизой?
Он виновато помотал головой.
– Нет. Все замечательно. Жизнь прекрасна. Я люблю их. Но… – Он отвел глаза, напрягся всем телом, – Только потому, что иначе сойду с ума. Только потому, что должен это вытянуть.
– Так ты и вытягиваешь.
– Да! – Он скривился, бесясь, что я не понимаю, – Это даже уже не трудно. Все идет по инерции. Но… я думал, это будет лучше. Я думал, когда переходишь от одной системы ценностей к другой, это потому, что научился чему-то новому, что-то осмыслил. Ничего подобного. Я просто дорожу тем, во что влип. Вот и вся история. Люди делают добродетельные вещи из неизбежности. Они обожествляют то, от чего не могут избавиться. Я действительно люблю Лизу, действительно люблю девочек… но лишь потому, что не пришел ни к чему лучшему. Я не могу оспорить ничего из того, что говорил в девятнадцать, потому что не перерос эти взгляды. Не набрался ума. Вот что меня злит: все долбаное вранье, которым нас пичкали, о «взрослении» и «зрелости». Никто не признается честно, что «любовь», «самоотречение» – просто слова, чтобы не рехнуться, когда припрешь себя к очередной стенке.
Я сказал:
– Надо ж так накачаться. Надеюсь, ты не принимаешь Д в гостях.
Он сперва обиделся, потом понял: я обещаю держать язык за зубами. Не стану припоминать ему теперешние слова, когда он протрезвеет.
Без чего-то двенадцать я проводил его на вокзал. Дул теплый ветер, на небе сияли звезды.
– Удачно тебе слетать.
– Удачно тебе доложиться.
– Ага. Я скажу Джине, что… – Он нахмурился, словно склеротик.
– Что-нибудь придумаешь.
– Ага.
Я следил глазами за уходящим поездом и думал: Джина и впрямь мне помогла. Я и впрямь на какое-то время забыл о нас двоих. Она выкарабкается. И я выкарабкаюсь. Завтра я буду на острове в Тихом океане, буду с наглой рожей притворяться, будто знаю что-то о Вайолет Мосале.
Припертый к очередной стенке.
Чего еще можно желать?
Часть вторая
9
Живой искусственный остров Безгосударства плавает над безымянным гайотом – размытым потухшим вулканом, подводной столовой горой, затерянной в просторах Тихого океана. Он лежит на тридцать второй широте, южнее рыболовной зоны полинезийских народов, в ничейных международных водах (если отбросить смехотворные претензии самовольных антарктических поселенцев). Кажется, что это страшная даль, но от Сиднея до Безгосударства всего четыре тысячи километров – меньше двух часов лету, если бы существовал прямой рейс.
Я сидел в транзитном зале Пномпеня и пытался размять затекшую шею. Из кондиционера шел ледяной воздух, и все равно в помещении парило. Я подумал было выйти в город, которого прежде не видел, но до самолета оставалось сорок минут, и половина этого времени ушла бы на получение визы.
Не понимаю, почему австралийское правительство так ревностно бойкотирует Безгосударство. Вот уже двадцать три года один министр иностранных дел за другим обличает его «дестабилизирующее влияние на регион», хотя на самом деле Безгосударство как раз и снимает напряжение, принимая больше беженцев от парникового эффекта, чем любая другая страна в мире. Да, создатели Безгосударства нарушили уйму международных законов, пиратским образом использовали тысячи патентованных ДНК… Однако Австралии не мешало бы вспомнить, с чего начиналась она сама: с захвата земель и уничтожения коренных жителей. (Не прошло и двухсот пятидесяти лет, как правительство заключило с аборигенами договор и стыдливо покаялось.)
Ясно, что Безгосударство подвергается остракизму по чисто политическим соображениям. Однако ни одно правительство не сочло нужным объяснить, по каким именно.
Итак, я сидел в транзитном зале, задубевший от четырехчасового полета в обратном направлении, и перечитывал урок физики, подготовленный мне Сизифом. В первый раз я пропустил некоторые куски, и устройство, с досадной безошибочностью следящее за движением зрачков, выделило их укоризненным голубым.
По крайней мере две противоречивые обобщенные меры могут быть приложены к Т, пространству всех счетномерных топологических пространств. Мера Перрини [Perrini, 2012] и мера Сот [Saupe, 2017] определены для всех ограниченных подмножеств Т и эквивалентны применительно к М – пространству n-мерных паракомпактных хаусдорфовых многообразий, однако дают взаимоисключающие результаты для множеств более экзотических пространств. До сих пор неясно, имеет ли это расхождение физический смысл, и если да, то какой…