Не выдержали наши танковых атак противника, отошли. Отошел и батальон, только вместе со всеми не оказалось Терехина.
Дрогнуло девичье сердце, но не сдалось, не разорвалось. Кто-то видел, как упал лейтенант, обливаясь кровью. Думали, погиб, не вынесли. Шура не поверила, пошла искать. Нашла, А вокруг снова немцы, они рыли окопы в молодом дубняке. Увидели девушку, склонившуюся над раненым русским офицером, подошли. Их было двое, рослых рыжих солдат. Шура, вооруженная двумя пистолетами, своим и лейтенантовым, выстрелила в упор сразу из обоих. Один немец ткнулся у самых ее ног, другой, раненый, пытался удрать. Девушка стреляла до тех пор, пока и тот не плюхнулся красным конопатым лицом в днестровскую землю.
Перевязала голову Терехина, потащила. Только не узнавал он ее, без памяти был. Выбилась девушка из сил, но ношу свою не бросила. Голова шла кругом, тупая боль сжимала сердце, а она все ползла и ползла, пока не подоспели на помощь свои.
Подоспели, да поздно. Терехин больше не дышал. Он смотрел в небо, и оно холодно и безразлично отражалось в его помутневших глазах.
Так и осталась любовь Шуры невысказанной, не узнанной никем. Надломилась было душа, да каждодневные заботы о людях, которые проливали кровь, помогли ей укрепить душу и волю. Только с тех пор в глубоких глазах Шуры притаилась какая-то мрачная тень: не то грусти, не то смертной тоски и боли, И то, что в Ане еще расцветало, набирало силу, тянулось к жизни и свету, в ней уже было похоронено там, на Днестровском плацдарме под кудрявым молодым дубком.
Сердцем чуяла Шура, что и Аня пережила что-то тяжелое. Не напрасно же просила в тот вечер сделать ей укол морфия. А теперь вот говорит: «Я счастливая!»
Значит, полегчало. Это хорошо. А кто ей помог? Конечно, те же солдаты…
— Помоги мне донести, — сказала Шура.
Аня собрала рассыпавшиеся пакеты и еще раз проговорила:
— Спасибо, Саня!
И обе девушки почувствовали, что с этой минуты стали подругами.
13
К вечеру все небо затянуло мутно-серой пеленой. Порывы ветра вздымали вихрящиеся столбы пыли. Над лесом кружились стрижи, пронзительно кричали галки. С каждым часом ветер крепчал, тучи опускались ниже. Солдаты на ходу раскатывали скатки шинелей, разворачивали плащ-палатки. В обозе испуганно фыркали кони, прядали ушами.
Ударил гром. Его раскаты, подобно артиллерийской канонаде, гулко прокатились до самого горизонта. Упали тяжелые дробины капель. И опять все стихло. Было похоже, что погода раздумала портиться и на несколько минут застыла в какой-то нерешительности. Но вот опять налетел ветер, и сразу стало темно. Вспышка молнии осветила качающиеся верхушки леса. И не успела молния погаснуть, как дрожащая стена ливня опустилась на землю.
Пашка накинул на голову угол плащ-палатки, чертыхнулся:
— Не было печали, так черти накачали.
— Размокропогодилась погодка! — щурясь от яркой вспышки, заметил Красильников.
Пашка промолчал. Вообще за последнее время он стал молчаливым и каким-то вялым. Помногу курил, в разговоры не вступал.
— громко декламировал сержант Крыжановский.
— Про товарищей — это верно, а вот про отступление… — Красильников покрутил головой.
— Не могу же заменить слова поэта. Как он написал, так я и читаю, — перекрывая шум дождя, крикнул Коля, и голос его сорвался.
— И все же заменить бы надо слово «отступали», — не сдавался сибиряк.
— Нашли о чем спорить, — буркнул Пашка, поправляя плащ-палатку.
— В споре рождается истина! — Коля картинно махнул рукой, словно этим жестом хотел сказать: «К черту погоду, когда в жизни так много интересных споров!»
— Эх, паря, — вздохнул Пашка, прислушиваясь к ударам сердца. «Стучи, выстукивай, трепыхайся… А она? Э-эх!»
Пашка любил мечтать. Его мечты непременно были связаны с красивыми девушками. Как сказочный принц, он похищал красавицу и увозил ее на необитаемый остров, где обязательно есть его собственный роскошный дворец. А сам, нарядившись в лохмотья или перекинув через плечо звериную шкуру, пел бы для нее, как Алехин, пока она не полюбит его, Пашку Воробьева, красивого парня и бесстрашного солдата. И та красавица, ни дать ни взять, должна походить на Аню Кирееву, прозванную в роте Отчаянной.
Но иногда мечталось по-другому: по-правдошнему, а не по-сказочному. Пусть Аня не любит его, но он совершает сногсшибательный подвиг — какой? — он не мог придумать; о нем пишут в центральных газетах, печатают портреты, где он выглядит красивым и очень серьезным, Потом награждают орденом Ленина и золотой медалью Героя. Дают месячный отпуск домой, и он, используя свой авторитет, берет с собой Аню. Они вместе задерживаются в Москве, посещают театры и Третьяковскую галерею, о которой так много он слышал от дяди-танкиста; люди указывают на него и спрашивают друг друга: «Кто этот молодой человек?» — «Вы не знаете гвардии лейтенанта Воробьева? Это же всемирно известный герой!» Ане становится очень стыдно, что раньше не любила его, но сейчас, конечно, она влюблена по уши. Пашка смеется и целует ее…