Рядом кто-то простуженно закашлял. На него зашикали. Вот и мать Ани, наверно, так же кашляет.
Мимо сновали офицеры, отдельные группы солдат тихо переговаривались, бранились. Между деревьями робко сверкнул огонек, обозначив переплет оконной рамы, и сейчас же погас.
— Дом! — удивленно пискнул Рафик. — Идем туда, Ана! — и потянул ее за руку.
Это было какое-то дощатое строение, не то сарай, не то рыбацкая хижина. Вокруг дома уже толпились солдаты, укрываясь от ударов ветра. Аня и Рафик протиснулись к стенке, встали на завалинку рядом с окном, в котором только что мерцал огонек. Прошуршала мокрая плащ-палатка. Кто-то изнутри завешивал окно. Топот, голоса, хлопанье дверей, скрип половиц и опять голоса.
— Вы мне не крутите! — слышался один и тот же уверенный баритон. — Немедленно доставьте их сюда, ко мне!
— Командир полка! — подсказал Рафик.
Потом тот же голос стал что-то объяснять.
— Ясно, ясно.
Аня узнала Савельева. Тут же вмещался надтреснутый и немного визгливый тенор:
— Товарищ гвардии подполковник, их еще нет, не подоспели.
— Я вас, майор, самого пошлю, если через двадцать минут их не будет здесь. — И уж тоном пониже: — Вот, капитан, смотри…
Все, что говорилось за стеной, было непонятным, запутанным. Приходили, говорили, кашляли, шаркали и опять уходили. До сознания девушки дошло одно: предстоит большая и очень ответственная операция. И руководит всем этим механизмом чья-то сильная воля.
Ноги девушки соскальзывали с наклонной завалинки.
— Идем отсюда, — не выдержала Аня, — неудобно тут.
И, уже уходя, девушка уловила все тот же сердитый баритон:
— Мне надо двадцать, а не десять лодок, понятно?
— На лодках будем плавать, ясно? — сказал Рафик.
Теперь-то Аня поняла, что никакого моста нет. Ну что ж, плавать так плавать.
14
Рассветало медленно, точно утро никак не могло расправить промокшие за ночь крылья. Ветер утих. Савельев вывел свой батальон к берегу. Молочно-белые клочья тумана плыли по реке, цепляясь за прибрежные кусты, поднимались кверху. Лодок все еще не было. Командир полка стоял в окружении комбатов и офицеров штаба над самой кручей. Все они всматривались в туманную даль левобережья. Но вот подполковник круто повернулся и в сопровождении капитана Савельева направился к первому батальону. На нем уже не было того прорезиненного плаща, в котором он ночью обгонял колонну. Шинель обтягивала его крутые широкие плечи.
Солдаты при виде начальства стряхнули с себя остатки предутренней дремоты, подтянулись. Подполковник обошел роты и остановился возле Шкалябина. Подал руку.
— Готов?
— Так точно, товарищ гвардии подполковник!
— Ну что же, Шкалябин, капитан вот на тебя указал, — сказал командир полка, — поплывешь первым.
— Слушаюсь, това…
— Слушаться одно, а вот выслушать меня придется, — перебивая лейтенанта, проговорил командир полка, и все трое двинулись обратно к берегу.
Аня с надеждой смотрела на удаляющихся офицеров, от которых сейчас зависел исход этой сложной операции. Нет, не только исход! А жизнь многих людей разве не в их руках? Сумеют ли они разобраться во всех деталях, учесть все случайности, чтобы как можно успешнее форсировать эту преграду? Ведь большинство солдат или не плавают вовсе, или очень плохо.
Подошла Шура Солодко, такая же мокрая и озябшая, как и Аня.
— Лодки привезли, — сообщила она.
Со стороны дороги доносился приглушенный шум моторов.
Шура взяла окоченевшую руку Ани, отвела девушку в сторону.
— Я слышала, вы первыми?..
Аня кивнула. Помолчали, глядя друг на друга. И, точно спохватившись, Шура вытащила из сумки плитку шоколада.
— Вот погрызи…
Аня взяла плитку и разломила на две половинки.
— А это тебе, — сказала она, подавая одну половинку Шуре.
— Спасибо, Анечка!
С прибытием лодок берег оживился. Забегали солдаты, засуетились офицеры. Появился Рогачев. Увидев девушек, он подошел к ним.
— Приятного аппетита!
Девушки поблагодарили. Шура разломила свою половинку еще и предложила Рогачеву.
— Хочешь?
— Не откажусь, — улыбнулся комсорг и, выкинув серебристую бумажку, положил кусочек шоколада в рот.
Ане стало неловко, что ей не с кем поделиться. А почему бы не дать Давлетбаеву? Ведь он тоже голодный. А может, Пашке?