— Если вам когда-нибудь захочется рассказать о себе — пожалуйста! А неволить не стану, — сказал Шкалябин и пошел по траншее.
Аня глядела на его высокую худощавую фигуру, чуть сутулую, чуть неуклюжую. Улыбнулась. Взгляд ее стал мягким, мечтательным.
Подошел Пашка. Потоптался, сплюнул сквозь зубы.
— Всыпал?
Аня все еще смотрела в спину лейтенанта с белыми пятнами соли на гимнастерке и ответила не сразу. Пашка кашлянул, потом засвистел.
— Скажи, Воробьев, лейтенант хороший? — не оборачиваясь спросила Аня.
Связной оборвал свист так внезапно, словно девушка сообщила какую-то важную новость.
— Лейтенант? — переспросил он.
— Ну да, лейтенант. Как будто не слышал.
— Ну хороший, а что тебе до него?
— Ничего, просто так. — Повернулась и пошла.
Пашка скосил глаза, недоуменно проводил ее взглядом до землянки. «Ну погоди, ну погоди!» — шептал он, сжимая приклад автомата. Но что хотел сказать этим «ну погоди», Пашка и сам не знал. Не знал потому, что не мог разобраться в себе, в ней и еще в чем-то неопределенном и очень трудном.
Спустя полчаса он вошел в землянку. Аня лежала на топчане, скрестив вытянутые ноги в пыльных кирзовых сапогах, и смотрела на бревенчатый накат. Одну руку подложила под голову, другой теребила пояс санитарной сумки.
Пашка разобрал автомат, почистил и смазал части, промасленной тряпкой обтер руки и дерзко посмотрел на девушку. Ему хотелось расшевелить ее, сказать что-нибудь обидное, оскорбить. Но сама поза Ани, ее притворное спокойствие, которым она наверняка маскировала и одиночество, и, может быть, большое горе, невысказанное и оттого особенно болезненное, подействовали на Пашку, стерли в нем чувство неприязни и злобы. Ведь теперь уже не отошлешь ее обратно туда, откуда она пришла, не скажешь ей: ты не такая, как все, ты просто гордячка и задавака, ты не похожа на наших фронтовичек — ты нам не нужна! Нет, не скажешь. А коли не можешь это сказать, значит…
Пашка не находил подходящего слова. Он посмотрел на локоны, закрывавшие половину лба, на очень белую шею с голубыми прожилками вен, на ее грудь, на ноги в порыжелых сапогах. И, сам не зная, что хочет, грубовато сказал;
— Сымай сапоги, надраить их надо! А то вон они какие стали, противно смотреть.
Пальцы, ворошившие широкую тесемку санитарной сумки, замерли, девушка повернула голову.
— Ну что ты, словно век не видала! Сымай, говорю, — и баста! — Он достал откуда-то из угла сапожную щетку и банку мази. — Смотри, а то раздумаю, — уже весело добавил Пашка и рассмеялся тем бесшабашно-заразительным смехом, который часто можно слышать в окопах среди солдат, рассказывающих анекдоты или веселенькие истории. Ане понравился этот смех и даже в ту минуту сам Пашка. Она, смеясь, села, скинула сперва один, потом другой сапог и бросила их к ногам парня.
— Чисти!
Поток света, точно обрадовавшись откинутой с дверей плащ-палатке, ворвался в землянку, заполнил ее золотистой пылью солнечного дня. Одинокие выстрелы казались ненужными, лишними, как удары грома в ясную погоду.
В отдельном окопе с легким перекрытием из досок и дерна сидел связист. Аня видела его из землянки. До ее прихода он размещался здесь, в этом углу. Почему-то ей стало стыдно, что из-за нее он лишился места. Хотелось выйти и сейчас же предложить поменяться местами. Но связист пел, пел одну из старых матросских песен, вернее, просто напевал, и Аня боялась помешать ему.
Телефонная трубка, подвешенная к его уху, раскачивалась, точно тот стальной гигант, о котором пел солдат. Его голос, хриплый и немного резкий, успокаивал и самую малость заставлял грустить.
Пашка, надев Анин сапог на левую руку, в такт песне размахивал щеткой, счищая с носка въевшуюся рыжую пыль. И, отогнав тяжелые думы, девушка вдруг подхватила знакомый напев песни и стала тихо вторить певцу низким грудным голосом. Пашка обернулся, озорно подмигнув: «Вот это по-нашенски, девка, по-солдатски!»
Из ближних ячеек подошли несколько человек.
Ничто так не трогает солдатское сердце, как песня! Знала это и Аня. Хмурые лица солдат смягчились и стали такими добрыми, родными, как будто они давно уже знакомы ей, как будто здесь не передний край фронта, а глубокий тыл с игрушечными окопами, траншеями, землянками.