На берегу раздался громкий крик, который мгновенно подхватили в деревне. Услышав «лако мото», я сразу понял, что на горизонте показался парус, и бросился к берегу.
Действительно, я увидел парус — он двигался параллельно берегу. Это была парусно-моторная шхуна, шедшая с большой скоростью. Итчи и Майк принялись поднимать и опускать парус, а Билл и Джо подожгли все четыре кучи хвороста и стали раздувать огонь. Суви и Тукай бегали по берегу, размахивая над головой рыболовными сетями.
Уна стояла молча. Раздались громкие возгласы, вся деревня пришла в движение.
Яркое пламя взметнулось вверх, голубой дым, завиваясь спиралью, поплыл к небу. Все взоры были устремлены на парус, который спокойно продолжал путь. Прошло двадцать минут, а судно не изменило курса. Я опять начал приходить в отчаяние, как десять дней назад, когда на шхуне не заметили наших сигналов. Островитяне дружно подтаскивали новые охапки хвороста и бросали их в огонь.
Вдруг парус исчез. Я знал, что он не мог скрыться за горизонтом так быстро, — это было бы непостижимо. Потом я понял, что на судне увидели сигналы, спустили паруса и повернули к берегу, чтобы узнать, в чем дело. Вскоре показался нос шхуны, и я стал прыгать и кричать громче всех.
Мы целой гурьбой прыгнули в лодку Итчики и поплыли навстречу шхуне, чтобы указать проход в рифах. Вскоре я прочитал на корпусе название судна. Это была «Лаэ» — шхуна, перевозившая копру. Когда наша лодка подошла к борту шхуны, я быстро поднялся на палубу. Капитан, мрачный пожилой человек, уже много лет занимавшийся на островах торговлей, не говорил по-английски, но с его помощником, молодым тонганцем, можно было кое-как объясниться.
Отчетливо выговаривая каждое слово, я рассказал, как очутился на острове, и попросил взять меня на борт. Помощник посовещался с капитаном и согласился. Он сказал, что шхуна принадлежит Стокуэллу, торговцу с острова Вануа-Мбалаву. Она должна зайти за копрой еще на два острова, а потом возьмет курс на север.
Старая шхуна бросила якорь неподалеку от Ломаломы. Капитан, помощник и весь экипаж сошли на берег размять ноги. Я поспешил к хижине, следом с мрачными лицами шли Итчи, Билл, Джо, Майк и Тупа. Уна была уже там и успела аккуратно уложить мои скромные пожитки в старый сундук, подаренный Итчи. Она покачивала головой, уговаривая меня не уезжать. Мой потертый синий костюм висел у входа. Взяв его, я вошел в хижину, скинул зулу, с помощью Итчи надел костюм, старую белую рубашку и чистые носки. Когда я вышел, меня окружили опечаленные друзья.
Наступили самые тяжелые минуты. Как выразить свою благодарность людям, которые спасли мне жизнь и проявили столько доброты и великодушия? Я просто пожал руки всем, сердце мое переполняли теплые чувства.
Когда я прощался с Уной, она все еще скорбно качала головой и твердила, что я не вполне поправился и мне нельзя ехать. Итчи и Тупа опустили головы. Билл, Джо и Майк стояли в стороне. Только пастор, учитель и печальный философ взглянули мне прямо в лицо и храбро улыбнулись. Тукай и Суви хмурились. Остальные обступили меня тесным кольцом и молчали. Мне ничего другого не оставалось, как проститься и поспешить к берегу.
Помахав на прощанье рукой, я прыгнул в шлюпку. В последнюю секунду Итчи присоединился ко мне, решив проводить меня до шхуны. Снова рукопожатия, прощальные улыбки и возгласы. Якорь поднят, взревел мотор, старая шхуна задрожала и двинулась к проходу в рифах. Вскоре лодка Итчики повернула обратно к берегу, и я навсегда потерял Ломалому из виду.
Глава двадцать шестая
Австралия
В полдень шхуна бросила якорь у кораллового барьера, окружающего Найау — первый из двух островов, куда нам предстояло зайти. Я съехал на берег посмотреть, как принимают копру. Когда здешний вождь услышал о моих приключениях, он тут же пригласил меня пить янгону. Меня угостили цыпленком и связкой бананов, и, пока я ел, вокруг собралось множество улыбающихся людей.
Я рассказал о своем плавании с помощью мимики и жестов, пользуясь также своим слабым знанием местного языка. Одного раза оказалось недостаточно, и мне пришлось повторить все снова. Вскоре шхуна должна была отплыть во вторую деревню. Принесли традиционную чашу, и, наскоро отведав янгоны, я поблагодарил жителей за гостеприимство и вернулся на судно.
Во второй деревне повторилась та же церемония. Хуже всего было то, что мне пришлось съесть еще одного цыпленка и гроздь бананов.
Эта деревня была родиной Итчики и Уны, отсюда много лет назад они отправились в поисках счастья на Тувуту. Я навестил дряхлых родителей Уны — почтенную чету, прожившую совместно сорок два года. Отца Итчи уже не было в живых, но меня повели к его старой слепой матери. Когда ей сказали, что Итчи помог «кай вавалаге» (белому человеку), она кивнула, улыбнулась, но не сказала ни слова.